– это большие части одного целого.
И это целое – ярмарка.
Она орала, как стадо верблюдов на восточном базаре.
Там стояло внизу несколько микрофонов, в них-то она и орала.
То есть наша ярмарка – это верблюды и изюм. Все на продажу. Причем там, где верблюды, – там крупнейшие издательства «АСТ» и «Эксмо» – это с их смотровых площадок оглушительно льется вечное от различных авторов, а изюм – это все остальные издательства – тихо лежат и ждут, когда их купят.
На втором этаже опять ни черта не слышно из-за ора на первом. В закутке города Санкт-Петербурга почти никого. Гладь, как на Лебяжьей канавке у Летнего сада. Там и помещается делегация Санкт- Петербурга, что привезла писателей на встречу с читателями. Одним из писателей был и я.
Опять для встречи выделен «зал номер 3» – проход между двумя стендами может заметить только тот, кто когда-то бывал внутри седых пирамид – никаких обозначений, только небольшая бумажка с надписью «зал 3».
Объявлений о том, что где-то проходит встреча с настоящими хранителями традиций Военно-морского флота, тоже не делается, потому что все продают только себя (о чем и крики), так что на встречу к хранителям пришло человек пять.
Один микрофон не работает, другой работает только тогда, когда он смотрит прямо тебе в рот.
Чуть в сторону– и уже скрежет, не нравится ему.
С микрофоном или без него все равно шум стоит такой, что и читатели, и писатели общаются с трудом.
Флотские писатели говорят о флоте – погиб, погиб, и поэт Борис Орлов на каждый вздох имеет стих.
А вообще-то посетителей много. Народ валит, народ жаждет, народ хочет читать. Разный народ. Кто-то хочет дорваться до Донцовой, кто-то – до Гришковца.
До Гришковца дорвались при мне.
Я бы здесь не нашел Гришковца ни за что, а они нашли. Не самого маэстро, понятно, но его книги.
А хорошо, что люди читают.
Пусть они читают, эти люди, пусть. Люблю, когда глаза наполняются мыслью. От чтения, конечно.
Вот за этим народ и давится в очередях на улице перед павильоном «57» Московской книжной ярмарки.
О крабе.
Чем отличается власть в России от краба?
У краба все органы и члены действуют очень согласованно – членик за члеником, членик за члеником.
Эту историю мне рассказал мой приятель Иджран Рустамзаде.
Иджран был начальником химической службы атомной подводной лодки. Служил он, как я, на Крайнем Севере.
Теперь он в Баку, служит в Министерстве обороны Азербайджана.
Как-то он оказался в Вашингтоне прямо перед Белым Домом. Собственно, об этом и рассказ.
Стоит он у самых ворот, тут же экскурсии одна за другой, а рядом, на травке, лежит на газетке бездомный.
Бездомный – черный американец, спит, а над ним стоит полицейский – тоже черный, невозмутимый, огромный. Полицейский стоит и смотрит на то, как спит бездомный.
Длится это довольно долго, наконец Иджран не выдерживает, подходит к полицейскому и спрашивает:
– Прошу прошения, сэр! Мне кажется, что этот человек здесь совершенно ни к месту. Не кажется ли вам, что его надо отсюда убрать?
– Видите ли, сэр, – отвечает ему полицейский, – я не могу его трогать, пока он спит. Я жду, пока он проснется, потому что если я его сейчас разбужу, то он скажет, что он только что во сне видел свою родную покойную тетю, и та называла ему точный номер лотерейного билета, по которому он должен выиграть миллион долларов. А я разбудил его именно в тот момент, не дав запомнить этот счастливый номер. Любой суд будет на его стороне. Вот поэтому я и жду, когда он проснется.
Мой Иджран подумал: «Е-мое! Вот это страна! Вот это полицейский! Вот это законы! Вот это суд!»
Когда он мне все это отписал, я подумал все то же самое.
О светлом образе.
Созданию светлого образа нашего госаппаратчика за рубежом мешает тот блеск глаз, который появляется, когда он входит в заграничный банк.
И еще ноздри.
Они у него в банке раздуваются.
Меня спросили, что я думаю о замене премьера, и я сказал, что ничего особенного не происходит.
Смена белья. Нельзя же все время ходить в одном и том же белье. Надо менять, а то воняет.
Причем все это относится к любому белью – парадному, верхнему, нижнему, исподнему.
Оно все со временем ворсится, портится.
И еще я подумал о вертикали.
Она в какой-то период тоже начинает ворситься, обрастает какими-то ветками, что ли.
Нужна полная смена караула.
И это надо делать своевременно, чтобы не услышать когда-нибудь: «Караул устал!»
Птенчики вырастают в огромных уродливых птиц. Того и гляди заклюют папу.
А вообще, сначала экономика, а потом – политика. Поэтому можно сменить премьера – хоть какое-то движение.
Промежуточный реактор на жидкометаллическом теплоносителе и на быстрых нейтронах мы, похоже, уже проворонили – шли впереди планеты всей, а теперь это сделают или французы, или японцы.
И управляемый термоядерный синтез от нас тоже уйдет.
А кому нужны будут нефть и газ, если электричество ничего не будет стоить?
Так что – двадцать лет.
А затем – тайга.
А старость они будут встречать в Англии, на травке, с бокалом кефира. И дети все проедят.
И имена их потом отряхнет со своих штанов великий пешеход – история.
Так что можно, конечно, менять премьера.
О вечном.
Каждый год – паводок, затопило, а потом жара и леса горят.
И школы не готовы к началу учебного года. А на север – уголь не вовремя завезут.
24 октября 2007 года – пять лет тому назад случился «Норд-Ост».
Помню то ощущение беспомощности.
Позвонили мне с телевидения и сказали: «Дали газ!»
Тогда я спросил о том, какой это газ, чисто машинально – я ж химик.
Мне ответили, что не знают.
Потом погибнет 130 человек.
Я видел в телевизоре эти тела. Они лежали, как ветошь, как надутые матрасы. Тогда еще подумал, что газ-то удушающий.
А потом Министерство здравоохранения России отказалось отвечать на запрос думского комитета по охране здоровья о том газе.
«Министерство здравоохранения не вправе сообщать какие-либо сведения о свойствах газа, примененного во время проведения контртеррористической операции в Москве по освобождению заложников 26 октября, поскольку эти сведения относятся к государственной тайне», – это ответ министра здравоохранения Юрия Шевченко на запрос из Госдумы.
Государственная тайна.
Все боевые отравляющие вещества хорошо известны. Применение их оговорено в международном
