Сидор доводил Аллу Семеновну до белого каления тем, что он писал сочинения каллиграфическим подчерком, только буквы были очень маленькие. Он мог уместить несколько страниц в формате спичечного коробка.
Она ему говорила: «Сидоренко – «два»!» – а он только смеялся. Сидор стал уже взрослым. Он читал толстенный шахматный календарь, держа его на коленях. Календарь раскрывался на нужной странице, совался в парту, и через щель в этой парте Сидор видел его страницы.
«Сидоренко! Повтори, что я только что сказала!» – Сидор вставал и с улыбочкой, очень медленно, повторял все слово в слово.
Кроме потрясающих способностей к аналитическому мышлению, он ещё обладал умением одновременно слышать учителя и читать шахматный календарь.
На математике он выходил к доске, записывал пример и тут же после «равняется» писал ответ. Он всё вычислял в уме.
Ему прочили блестящую карьеру, а он в середине десятого класса вдруг бросил школу и ушел работать.
Потом он работал и учился.
Потом опять работал.
Он поехал в Свердловск. Там после окончания школы, на юридическом, училась Укля.
Кажется, Сидор повзрослел сразу после того как умерла его мать. У нее болело сердце. Сидор говорил ей «вы». Потом он занялся альпинизмом, влюбился в скалолазку с двумя детьми, на десять лет его старше, женился, сделал ей третьего.
А его отец говорил нашим девочкам: «Скажите ему. Пусть не женится. Он вас послушает».
Сидор не любил отца.
А может, и любил, просто не мог простить ему то, что после смерти матери он привел женщину.
И ещё отец выпивал, а Сидор ненавидел пьянство, – когда он видел пьяного, у него темнели глаза.
Он здорово бегал на физкультуре. Лучше всех. Потом он занялся боксом. Купил себе гирю.
Однажды нас с ним побила толпа. Мы шли втроем – я, Сидор и Ваниян – и нас окружили прямо на улице человек двадцать. Было холодно. Шел мокрый снег. Они прицепились к Сидору, конечно. У него на груди был комсомольский значок. Никто из нас не отличался особой любовью к комсомолу, просто у него был значок.
Кто-то из толпы протянул к нему руку, Сидор перехватил. Через мгновение он уже бил кого-то, прыгнувшего на него, влет, в лицо.
Я помню только, что поскользнулся. Нас обступили и пинали.
Было не больно, было обидно – надо же, поскользнулся.
Потом мы с Сидором бегали в степь, тренировались. Он был очень выносливый. Как-то мы шли с ним летней ночью, и нас снова обступила толпа. Не та толпа, что зимой, другая.
Здоровенный верзила кого-то из своих толкнул на нас. Так в те времена часто начиналась драка.
Мы остановились. Стояли, ощетинившись. Я смотрел вожаку прямо в глаза. Их пятнадцать, нас трое. Главное было выдержать взгляд. Я выдержал. Потом нам кричали что-то вслед, но это больше для своих.
Сидор не трусил, я тоже. С нами был его друг, боксёр. Тот потом сильно волновался. «А если б они набросились?» – «Ну и что?» – «Их же было больше!» – «Ну и что?»
Сидору все равно. Мне тоже.
Он потом нашел тех, кто отпинал нас зимой. Один нашел всех. Сначала он нашел одного, избил его и через него нашел другого.
Так он нашел и избил всех.
Стекловата
После девятого класса, летом, мы с ним решили поработать. Идея пришла в голову Сидору, конечно. Мне такое не могло прийти. Меня в классе считали маменькиным сынком – я никогда не ходил с ними даже в походы. Мне лень было ходить в походы, я готовил себя к грядущему.
Они карабкались в горы, сидели у костра, спали в палатках, мерзли и смотрели ночью на звезды.
Я считал, что звезды я и с балкона увижу, а спать в палатке холодно. Костров я в своей жизни сжег столько, что небольшой перерыв в этом деле, так мне казалось, никак не скажется на этой части моего жизненного опыта.
В девятом классе нам было по шестнадцать лет. Мы работали все лето на базе грузчиками. Мы разгружали стекловату.
До этого мы подстриглись наголо и отправились пугать девочек. Идея принадлежала Укле. Пугать мы должны были Нату и Таню Авдееву – они в этот момент сидели у Наты и читали книгу.
Мы подошли к её дому, вытащили красные платки и повязали ими голову, а на глаза мы надели черные очки. В таком виде мы по решёткам на лоджиях вскарабкались на второй этаж – у Наты не было решёток – и проникли в дом – балконная дверь была открыта.
Дальше мы ползли по полу, так как девочки читали книгу вслух в другой комнате.
А в этой комнате сидел столетний Натын дед. Тот сидел в углу, и мы его сначала не заметили, а когда заметили, то поздоровались: «Здрас-ссте!» – на что он нам ответил: «Здрас-ссте!» – и мы дальше поползли.
