бархатом, лежала царственная шапка, блестя драгоценными камнями и золотыми украшениями. Выкупленная из Оружейной палаты консорциумом антикваров, она временно находилась у одного из ее нынешних совладельцев.
— Этот венец был изготовлен в честь покорения Казанского ханства в 1552 году, — зачарованно произнесла Полина, наслаждаясь вздохами собравшихся. — Говорят, что было создано два экземпляра: один в Кремле, а другой, как видите, здесь.
— Может быть, в таком случае устроим венчание кого-нибудь из нас на царство? — шутливо спросил депутат Ярченко.
Предложение вызвало восторг, к шапке уже потянулись руки братьев Исмаиловых, но Полина загородила ее.
— В эту игру мы сыграем попозже, — мягко сказала она. — После ужина.
Стоявший рядом с Днищевым месье Клецкий сокрушенно качал головой и приговаривал:
— Какая красота… Шик!.. Держава! Вы, молодой человек, наверное, этого не понимаете, — повернулся он к Сергею.
— Пытаюсь.
Его забавляли разинутые рты гостей, их неподдельная зависть к обладателю сокровища — Олегу Кожухову, застывшему словно солдат из кремлевской охраны у Мавзолея Ленина. Тележурналист Налимов несколько раз щелкнул фотоаппаратом, а генерал МВД зачем-то стал втягивать носом воздух, как бы принюхиваясь, не пахнет ли тут жареным. Но жареным пахло не здесь — тянуло с лестницы, через открытые в зал двери. Где-то на кухне колдовали над кушаньями повара, выписанные из лучших московских ресторанов.
— Я и не думал, что антикварные вещи так возбуждают аппетит, — шепнул Днищев Муренову.
— Так и хочется ее украсть, — высказал поэт тайное желание, не отрывая взгляда от шапки московского князя. — Что вы на это ответите?
— Собственно говоря, ее уже украли. Законно или незаконно — неважно. Главное, что в скором времени она непременно покинет Россию и окажется где-нибудь в чужих палестинах.
— Печально. История государства Российского…
— Разве что выкрасть ее по новой? — предположил Днищев и отошел в сторону.
Гости все еще бродили по залу, присматриваясь к реликвиям, когда хозяева предложили подняться наверх. Столы в гостиной уже были накрыты к ужину.
Сергей поместился между эстрадником Молокановым и тележурналистом Налимовым. Разговор вначале крутился возле шапки московского князя, но очень скоро переплыл на дела повседневные, близкие к желудкам собравшихся. Это была особая генерация людей, взращенных демократией и не желавших даже кончиками пальцев касаться своего советского прошлого. По существу, всем им было десять — одиннадцать лет, если вести отсчет их рождения с того времени, когда в стране началась перестройка. В школу уже пошли, но все еще задерживались где-то в начальных классах, в которых и спрос за их шалости поменьше, и перед учительницей можно вволю повалять дурака. А учительницей здесь выступала История, привыкшая, как известно, бегать по кругу. Глубже всех это, пожалуй, понимал старик Клецкий, знавший и без всякого общества эсхатологов, что вскоре Россия встанет на дыбы, сбросив под копыта надоевших и неумелых ездоков.
Выпили, как водится, и за хозяев дачи, и за экспозицию, и — отдельно — за драгоценную шапку, и за президента («Дай Бог ему здоровья на многие ле-е-е-та-а…»), и за великие Соединенные Штаты Америки («Присоединить бы к ним наконец российские губернии…»). Потом кто-то сказал:
— Давайте встанем и помянем господина Гуслярского: час назад он скончался в Боткинской больнице.
Все поднялись и скорбно помолчали, а вместе с ними и Сергей Днищев, который чувствовал себя как разведчик, засланный в стан врага. Знали бы они, кто отправил Гуслярского на тот свет… Впрочем, лица присутствующих не так уж сильно выражали траур, братья Исмаиловы даже злорадно кривили тонкие губы, а кудрявому Молоканову смерть банкира и вовсе была до лампочки.
— Кто этот Гуслярский? — спросил он Днищева.
— А я знаю? Какой-то космонавт.
Застолье продолжалось.
— Мне известно, кто его убил! — перекрывая шум, выкрикнул депутат Ярченко. При этом он посмотрел отчего-то в сторону Днищева. Голоса понемногу смолкли.
— Кто? — одновременно спросили братья Исмаиловы.
У них был такой вид, словно они сейчас же схватятся за кинжалы, лишь только узнают имя убийцы.
— И он находится среди нас, — загадочно продолжил Ярченко.
Пока все переглядывались, он невозмутимо ловил вилкой грибочек, а Днищев подумал, не сигануть ли через стол в окно. Отправив закуску в рот, Ярченко вытащил из кармана железный доллар и подкинул его на ладони.
— Вот он, голубчик. Слишком рискованная игра на понижение. Хотел повторить «черный вторник» — не вышло. — Он вставил в один глаз монокль, а в другой — доллар. — Вот так, друзья мои. Как сказал поэт: жизнь такова, какова она есть, и больше ни какова.
Над дурачком-депутатом посмеялись и продолжили ужин. Скоро все настолько расслабились, что пошли довольно легкомысленные шутки и колкости, расстегнулись лишние пуговички и крючочки. Только Полина сидела как-то отстраненно от всех, витая в своих думах, хотя и любезно улыбалась, когда к ней обращались с каким-либо вопросом. Сергей наблюдал за нею сквозь плывущий над столом сигаретный дым, а она, уловив его взгляд, незаметно кивнула ему, указывая в сторону двери. Он все понял.
Когда она вышла, легко скользнув из-за стола, он выждал пару минут и последовал за нею. Кажется, никто и не заметил их исчезновения. Олег Кожухов был занят разговором с королевой бензоколонок, а депутат Ярченко веселил всех какими-то фокусами, соорудив на голове сложную конструкцию из четырех вилок, блюдца и бокала с вином.
Днищев прошелся по коридору, огляделся, ища Полину. Сзади послышался шелест платья, и мягкие руки обвили его шею. Она прижалась лицом к его спине и прошептала:
— Сережа-а… Почему мне так хочется быть тебе покорной? Я не знаю, что со мной происходит.
Он обернулся и поцеловал ее в полуоткрытые губы. Мимо проскочил вынырнувший откуда-то официант, но они даже не обратили на него внимания. Полина взяла Сергея за руку и повлекла за собой.
— Куда мы?
— Вниз, — ответила она, приложив палец к губам.
Спустившись по мраморной лестнице, Полина достала ключ и повернула его в замке. Бронированная дверь зала экспозиции стала открываться.
— Я вытащила ключ у Олега, — хитро улыбнулась она. — Здесь нам никто не помешает.
Она нажала на выключатели, загорелись все люстры, ярко осветив помещение. Антикварные вещи и картины снова ожили, засверкали красками, серебром, бронзой, а княжеская шапка просто запылала драгоценными камнями. Не спуская с нее глаз, словно погрузившись в туман, Полина начала поспешно снимать платье, не дожидаясь Сергея. Тот последовал ее примеру.
— Вот здесь, — произнесла Полина, когда оба освободились от лишней одежды. Она сдвинула со стола антикварные предметы. — Вот так. — Голова ее запрокинулась, а взглядом она продолжала ловить чарующий — блеск, будто он гипнотизировал ее, погружал в невыразимое наслаждение. — Не спеши…
Тело ее расслабилось, покорилось, полностью отдалось безумному влечению, и она вскрикнула, ловя ртом губы Сергея…
Когда они так же незаметно, порознь вернулись в гостиную, Ярченко заканчивал демонстрацию нового фокуса: на голове он держал три блюда с бокалами, поставленные одно на другое. Фокус оказался неудачным: вся конструкция полетела на стол, переколотив кучу посуды. Полина рассеянно засмеялась, поправляя рукой выбившуюся прядь, а Сергей неожиданно перехватил устремленный на него взгляд Олега, полный ненависти, и только улыбнулся в ответ.
