Красавицы не умирают

понимаешь одного из ее любовников, Александра Валевского, внебрачного сына Наполеона, который, будучи большим знатоком прекрасного пола, говорил, что никогда не встре­чал более красивой женщины, чем леди Элленборо.

Сеансы у Штиллера не исключали, а вернее, подразу­мевали новый этап в интимной жизни и короля, и Джейн. К своей несказанной радости, Людвиг обнаружил в сбли­жении с красавицей англичанкой не только удовлетворе­ние эстетического чувства, но и обрел единомышленницу. Джейн была умна, начитанна, а главное, как и король, считала, что миром правят гармония и красота. Она ругала плохие стихи Людвига, зато была в восторге от его позна­ний в области живописи, архитектуры и древней истории. Именно король заставил ее заочно полюбить Грецию. От­ныне в каждом греке Джейн подозревала прямого потомка Аполлона. В недалеком будущем это сыграет в ее жизни свою роль.

Но сейчас Джейн и король по всем правилам куртуаз­ного искусства разыгрывали свой роман. Он был на ра­дость легок и безоблачен. Совершенно неожиданно для всех он окончился свадьбой леди Элленборо. Но не с ко­ролем, разумеется — как грозный призрак за спиной Людвига маячила унылая фигура жены, — а с бароном Карлом Веннингеном. Спешить со свадьбой любовницы у короля были веские основания.

Судя по всему, высокий рыжий барон был действи­тельно предан королю — через шесть недель после свадь­бы Джейн родила сына. Все устроилось великолепно. Ко­роль пристроил дитя в надежные руки. Джейн получила мужа. Барон — жену, которую в скором времени заставил родить еще одного ребенка, теперь уже своего.

Супруги, как это ни странно, умудрялись ладить друг с другом. Возможно, Джейн и окончательно бросила бы якорь возле своего рыжего верзилы, но, на свою беду, барон возмечтал превратить жену в стопроцентную «хаусфрау». Джейн и так нелегко дались три года без­укоризненной жизни с бароном.

Ее манило на простор, где можно было пронестись бешеным галопом на своей кобылице. Сделать же это в Мюнхене, не разворотяего аккуратных камней, было невозможно. 

Избавление явилось в образе молодого грека, при­ехавшего в Баварию изучать немецкую военную технику. Джейн, разумеется, стоила любой гаубицы, и черноволо­сый граф Теотоки умолял ее бежать с ним на остров в Эгейском море. Джейн согласилась, но на самой границе их догнал барон.

Состоялась дуэль. Грек упал с простреленной грудью. Возле него рыдала Джейн. Умирающий протянул руку, прошептав, что, кроме чистой дружбы, между ним и ба­ронессой ничего не было. Мужу ничего не оставалось, как отвезти того умирать в постель. Так вся троица ока­залась под одной крышей в имении барона — оказалась, потому что грек выздоровел. И вся карусель закрутилась снова.

Джейн наконец уговорила барона отпустить ее. Что было делать? До старости они оставались друзьями и пи­сали друг другу нежные письма. Через пять лет, приняв православие, тридцатичетырехлетняя Джейн окольцевала грека и стала графиней Теотоки.

Десять лет своей жизни Джейн посвятила этой любви. Она родила сына, которого назвала Леонидом. Мальчик был белокур в нее и кроток — неизвестно в кого. Мать любила его до самозабвения, но случилось несчастье. Сын съезжал по перилам со второго этажа, упал на мраморный пол и разбился насмерть. Тяжело пережившая эту траге­дию Джейн пыталась забыться в хозяйственных делах. Ей вообще было свойственно менять и переиначивать все во­круг. Греция, с ее каменистой почвой и безводьем, в этом смысле была для Джейн идеальным местом. Она занима­лась землеустройством, сажала деревья и, конечно, как всегда и везде, возилась с любимыми лошадьми.

Что касается отношений с графом, то от Джейн не укрылось: муженька мало-помалу стало тянуть на сторону. Джейн не страдала избытком романтизма. Ее взгляд на чувства скорее совпадал с принятым у мужчин: лю­бовь не вечна. Она, как человек, рождается, живет и умирает. Конечно, никто не возражает против долгожи­тельства, но это удел немногих. Джейн, при всем ее са­момнении, не относила себя к числу богоизбранных. У мужчины свои законы...

—     Посмотри, дорогой, как неутомим этот конь! Он то и дело вспрыгивает на кобылу, — игриво говорила жена мужу.

—     Однако заметь, дорогая, никогда на одну и ту же.

Джейн, пожалуй, была согласна с грубоватой англий­ской шуткой. Но, будучи женщиной в наивысшей степени, никогда не могла примириться с тем, что царит в сердце мужчины не единовластно. Она развелась с Теотоки.

Очень скоро в Афинах заметили, что белокурая краса­вица прописалась в королевском дворце, где король Оттон, сын того самого Людвига I, который превратил Джейн в нимфу на потолке, смотрел на нее обожающими глазами.

В отличие от жены баварского короля, махнувшей ру­кой на неистощимое любвеобилие супруга, у Оттона жена была властная и из-за бесплодия — уязвленная. Можно представить, какое раздражение у королевы Амалии вы­зывала легко рожающая, легко танцующая, легко влюб­ляющая в себя леди-баронесса — графиня Джейн. Придет час, когда королева отомстит ненавистной сопернице...

Король же Оттон не был глубокой привязанностью Джейн. Она по-прежнему искала того, кого тело и душа безоговорочно признали бы единственным владыкой. Все, что ее окружало, казалось мелким, вялым, неинтересным. Не в правилах Джейн было сидеть и ждать, пока ее най­дет прекрасный рыцарь. Зная, как в большинстве своем медлительны и неинициативны мужчины, она сама поехала навстречу... быть может, очередному своему заблуждению.

«Честные женщины безутешны из-за ошибок, которых они не совершали». Эта фраза, сказанная одним знамени­тым и легкомысленным французом, возмутительна лишь на первый взгляд. На второй — ощущаешь легкое беспокой­ство. На третий — приходишь к мысли, что в этом абсур­де присутствует зерно истины. Наше счастье состоит в не­ведении того, сколько раз мы прошли мимо своей судьбы, боясь поиска и риска.

Само собой, леди Джейн в этом отношении не могла себя упрекнуть.

* * *

Путешествие Джейн по Турции, Швейцарии и Италии оставило целый шлейф слухов, ни один из которых нельзя считать достоверным. Тем не менее пылкие итальянские кавалеры должным образом отреагировали на появление в их краях белокурой амазонки. Двое офицеров договори­лись стреляться до тех пор, пока кто-то из них не падет бездыханным. Счастливец, оставшийся в живых, поведет Джейн к алтарю.

Пока один поклонник убивал другого, Джейн пригля­нулся молодой дипломат. Он явился как бы правопреем­ником незабвенного Шварценберга, который где-то по-прежнему скрипел перьями, трудясь над дипломатическими депешами.

Джейн готова была пойти к алтарю, но совсем не к тому, куда звал оставшийся в живых офицер. В ярости от забывчивости Джейн он вызвал дипломата драться на саб­лях. Дипломат получил удар в лицо, но зато проткнул со­перника насквозь. Разумеется, едва рана затянулась, он потребовал руки Джейн. И вот тут, кажется, Джейн рас­платилась за все мужские обманы, выпадающие на долю слабому полу, — она наотрез отказалась выйти за дипло­мата замуж, и бедняга, говорят, покончил с собой.

Однако, подустав от итальянских страстей, Джейн вернулась в Грецию, ситуация в которой в ее отсутствие стала нестабильной, а значит, Джейн здесь было гораздо интереснее.

Дело в том, что всегда страдавшая от посягательства Турции Греция решила упрочить свою независимость. В горах создавались вооруженные отряды, куда стекались люди разного толка. Одни называли их «паликарами», то есть храбрецами, другие считали бандитами. Тем не менее это была реальная сила, и королевский дворец был заин­тересован держать ее под контролем. Королева Амалия, оттеснив супруга на троне, старалась прибрать к рукам главаря горцев, который пользовался среди них исключи­тельным авторитетом и правил как единоличный монарх. Так Хаджи-Петрос получил генеральский чин и губернаторский пост в одной из провинций.

Хаджи-Петрос был личностью легендарной. Высокий семидесятилетний старик, ни в чем не уступавший юно­шам, он был красив дикой горской красотой — с обвет­ренным, словно из меди выкованным лицом, орлиным взо­ром и осанкой монарха. Красная шапка оттеняла начинав­шие седеть волосы. Белая плиссированная юбка с золотой курточкой — тут было на чем остановить взгляд.

К тому же Джейн увидела, как он сидит на лоша­ди, — и завзятая наездница была покорена. Ей стоило невероятных усилий познакомиться с героем, «не терпевшим баб». С тех пор как у Хаджи-Петроса умерла жена, его сердцем владел исключительно сын.