Красавицы не умирают

романа.

Совсем маленькой девочкой родители увезли Элизу в Индию, куда в колониальные войска был переведен ее отец, лейтенант королевской гвардии. Эпидемия холеры оставила девочку сиротой. Когда она подросла, приемные родители отослали ее в Париж, чтобы дать миловидной голубоглазой дочери хорошее воспитание.

Вернувшаяся Элиза потрясла общество приобретенны­ми на берегах Сены изящными манерами, умением носить туалеты и смелостью, с которой молоденькая мисс прини­мала мужские восторги.

Было решено поскорее выдать Элизу замуж. Первое же свидание с претендентом на ее руку заставило метать голубые глаза молнии. Элиза заявила, что окажется в спальне судьи высшей индийской судебной палаты только в том случае, если ее туда внесут мертвой. Сэр ретировал­ся, уступив место бравому офицеру колониальных войск Томасу Джеймсу.

Жизнь молодоженов сразу не заладилась. По одним сведениям, сам Джеймс покинул жену, по другим, кото­рым как-то больше веришь, устав от тропической жары, будущая испанка отплыла в Лондон.

Это мужчине, как черепахе ее панцирь, не надоедает свое «я». Женщина же всегда готова начать новую жизнь. И процесс этот может начаться с чего угодно: с покупки туфель, шляпки, удачной окраски волос, неожиданного знакомства на углу вон той самой улицы. Мужчина боится перемен. Женщину они не пугают. Географическая смена места жительства имеет для женщины просто революцион­ное значение. Она как бы ставит крест на себе прежней и выстраивает новую версию собственной жизни.

Разумеется, Элиза подвергла себя морской качке не для того, чтобы пресно называться миссис Джеймс, ко­торых хоть пруд пруди в Лондоне. Мелодичный пере­звон Биг Бэна навел ее на дельную мысль объявить себя вдовой.

Элиза решила перевернуть свою жизнь основательно. Начала обучаться танцевальному искусству и испанскому языку. Ее темперамент обгонял физические и интеллек­туальные возможности. Ей больше нравилось наслаж­даться жизнью, а не учиться. Еще явно не хватало тан­цевальной подготовки, а Элиза уже устремилась на сце­ну. У нее было чудовищное произношение, но она по­спешила объявить, что «родом из Андалузии». А все вместе это дало такой результат: летом 1843 года лон­донцы покупали билеты на выступление «испанской тан­цовщицы Лолы Монтес».

Лола так Лола. Будем теперь называть ее так.

...Театр негодовал. Особенно старались знатоки фла­менко, пришедшие насладиться испанской экзотикой: на­дувательства они не потерпят! Нахалке кричали: «Вон!» Лола закончила свой танец под свист и хохот. Ах так? Ну получайте вместо поклона! Лола снимает туфли и что есть силы запускает ими в партер. Занавес. Администрация в шоке. Разъяренной тигрицей Лола покидает театр. А по­том и Англию. Что могут понимать грубые англосаксы в ее искусстве? Путь сеньоры Монтес лежит в «более циви­ лизованные» города Европы.

Но и там Лола проваливается с не меньшим треском, чем на Британских островах. Однако если возникают не­доумения по поводу мастерства гастролерши, то всех по­трясают невероятные амбиции и истинно испанский темпе­рамент танцовщицы.

Лола вела себя как примадонна. Капризам не было конца. Она то и дело опаздывала на выступления. Публи­ка не выдерживала. Зал накалялся. Однажды взбешенный директор театра влетел к Лоле в уборную: «Вы еще не го­товы?» Та отвесила ему оплеуху: «Кто вам позволил без разрешения входить к даме?» Скандал следовал за скан­далом. Слухи о вздорной особе и бесталанной артистке опережали появление Лолы в столицах Европы. Однако стоило ей прибыть, как ангажемент в лучшие театры ока­зывался у нее в кармане.

Между тем заполучить его всегда было делом непро­стым! Артист должен показать товар лицом. Прежде чем заплатить деньги, театральные дельцы удостоверялись, что останутся с прибылью. Как добивалась этого Лола, порхая из государства в государство, из города в город, никем не сопровождаемая, без влиятельных знакомых, с сомнитель­ными документами? Можно только предположить, какого рода спектакли вне досягаемости почтеннейшей публики разыгрывала она в дирекции театров. Но то, что эти спектакли были сыграны мастерски, — вне всякого сомнения. Для своего дебюта в Польше, например, Лола Монтес по­лучила ангажемент ни больше и ни меньше чем в Варшав­ской опере.

Это, правда, не избавило ее от очередного провала. Однако совершенно неожиданно, в пику освиставшим Ло­лу русским офицерам, радикально настроенная молодежь стала бурно выражать свою поддержку неудачливой гаст­ролерше.

Командующему нашим корпусом в Польше генерал- фельдмаршалу Паскевичу доносили, что на концертах ис­панской танцовщицы устраиваются беспорядки с оскорби­тельными выкриками в адрес русских властей.

Тот, недолго мешкая, приказал выдворить Монтес за пределы Польши, входившей тогда в состав Российской империи. В качестве сопровождающего с ней отправили офицера, которому удалось без лишнего шума уговорить танцовщицу покинуть Варшаву.

Такт и рыцарское отношение своего спутника Лола оценила с первых же часов незапланированного путешествия. Неожиданное происшествие и вовсе сблизило молодых людей. Ночуя в придорожной харчевне, Лола, расположившись в специально отведенной комнате, к не­счастью, угорела. Утром ее нашли едва живой, и конец был бы неминуем, если бы не расторопность молодого офицера.

В ближайшей округе на медицинскую скорую помощь рассчитывать не приходилось. С огромными усилиями, в пургу, по бездорожью, офицер привез-таки к погибающей Лоле врача, достав его именно из- под земли.

Через два дня Лоле стало чуть полегче. Ее спутник, как заботливая нянька, ухаживал за ней. Она просила, чтобы он не убирал руку с ее лба. «Так голова меньше болит», — слышал молодой человек слабый голос. В бледной, со сле­дами пережитых страданий красавице не было ничего, что напоминало бы особу, о дерзких выходках которой сплетни­чали на всех углах. Поправляясь, она тихо играла с дочерью хозяина харчевни и сама напоминала ребенка.

«Красота страшна» — вам скажут:
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан — в волосах.
«Красота проста» — вам скажут —
Пестрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан — на полу...

Что же такое Лола? От дьявола или от Бога была ее красота? Об этом можно думать что угодно. Но когда ду­маешь — не любишь. Для того, кто вез Лолу по бескрайним снегам, чтобы расстаться, она наверняка была лучшим, что существовало на земле.

...Бывают в жизни дни и даже часы, которые стоят многих лет. Они становятся теми чистыми, спасительны­ми воспоминаниями, которые человек достает из закро­мов памяти в самые скверные, тоскливые моменты, ког­да, кажется, и позади, и впереди черным-черно. И, по­пав в водоворот иных страстей, иных желаний, да и сов­сем другой жизни, прожив годы и десятилетия, бережем, не деля ни с кем это маленькое невесомое сокровище своей души.

...Они прощались жарко, и Лола заливалась слезами, словно предугадывая, что в ее жизни ничего похожего на эти несколько дней уже не произойдет. Она подарила рус­скому кольцо, обещав написать. Случившееся с ними вы­глядело сельской пасторалью. Оба знали, что все это ни к чему не приведет и кончится, как только они потеряют друг друга из вида. Но года через три офицер, уже живя в Петербурге, получил от Лолы письмо. Знал ли он о по­пытке своей знакомой приехать на берега Невы? Однако женщину со слишком скандальной репутацией не пустили дальше городской заставы.

Впрочем, желание Лолы Монтес попытать счастье в Петербурге могло и не иметь никакого отношения к ко­роткому дорожному роману.