Красавицы не умирают

Год спустя после варшавских гастролей ее стали видеть в обществе Ференца Листа — великого Листа!

Он уже был одним из известнейших людей Европы. Музыкант-виртуоз, словно триумфатор, переезжал из стра­ны в страну, вызывая, по выражению Гейне, «настоящее сумасшествие, неслыханный в летописях фурор». Лист уто­пал в волнах славы, в восторгах толпы. Прекрасные жен­щины искали его любви.

Появление его рядом с Лолой означало ее сле­дующую сокрушительную победу. Как приятно ловить на себе завистливые взгляды и верить в дарованное небом женское всемогущество. Вот в таком великолепном на­строении, под руку с великим маэстро Лола прибыла в Париж, тот самый Париж, который видел ее юной про­винциалкой из колониального захолустья. Но сказать по правде, промчавшееся в одночасье время было довольно безрассудно отдано ею на потеху бурному темпераменту. Ни артистического имени, ни приличного состояния, ни надежного покровителя у нее не было. А молодость и красота — это как раз тот капитал, который с каждым годом имеет свойство таять.

Лола пораскинула мозгами и пришла к выводу, что эффектные выходы с музыкальным полубогом в будущем ничего не обещают. Женщины увлекали его, и конца это­му не предвиделось. Впрочем, даже если бы ей удалось крепко прибрать его к рукам, то ничего хорошего из этого не вышло бы! Гений в роли законного супруга тотчас пре­вращается в Божье наказанье.

Выбор Лолы падает на «короля прессы» мсье Дюжарье. Тот в восторге от женщины, сочетающей в себе манеры титулованной особы и смелость опытной куртизан­ки. Он уверен, что рядом с ней ему никогда не придется встретиться с напастью, приканчивающей самые пылкие отношения. Истории похождений новой подруги, да и многое, откровенно рассказанное ею самой, не только не коробят слух, но и воспламеняют презирающего всякие условности Дюжарье. Он уверен, что кому-кому, а уж ему-то вполне по силам подчинить себе эту женщину на­всегда.

Следует обручение. Весной 1846 года к своей испан­ской фамилии несравненная Лола, официально именуемая Марией Долорес, должна была присовокупить еще од­ну — Дюжарье. Разговоры о предстоящей свадьбе одной из самых модных женщин Парижа и «короля прессы» но­сились по всему городу.

В этот момент происходит одна встряска за другой, не оставившая камня на камне от великолепно задуманного здания во славу жизненного благополучия. Приревновав невесту к кому-то из армии не терявших надежд поклон­ников, Фламенго Дюжарье вызывает соперника на поеди­нок, итог которого заставил вздрогнуть Париж: «король прессы» убит.

За кровавой развязкой, похоронившей надежды пре­красной Долорес на супружеское счастье, следует новая неприятность: совсем некстати подал свой голос Томас Джеймс, которого дитя знойной Испании успело не только похоронить, но и прочно забыть.

Под угрозой судебного дознания Мария Долорес Монтес скрывается из Парижа. Багаж, который она увозит с собой, невелик, если не считать устойчивой репута­ции отпетой авантюристки. Без денег, без родных, порас­теряв друзей, напуганных ее скандалами, Лола раскиды­вает свой шатер в Баварии.

* * *

Здесь, как говорится, ее не ждали. Одна за другой откло­няются просьбы об ангажементе в придворном театре: Ев­ропа слишком мала, чтобы в одном углу аукнулось, а в другом не отозвалось. С особой сомнительных сценических дарований и несомненной предосудительности поведения никто не хочет связываться. Осенние дожди, обивавшие золотую листву мюнхенских парков, где испанской тан­ цовщице приходилось коротать свои досуги, подвигали ее к мысли, что надо действовать. И действовать побыстрее.

Воистину ничего не потеряно, если не потеряна вера в себя. Лола махнула рукой на чиновников, стерегущих бюргерские нравы. Черт с ними — надо начинать с коро­ля! По сведениям, которые она смогла получить, король-то как раз был свой парень: с фантазиями, с артистической жилкой и с дурацкой, по мнению большинства, склон­ностью тратить деньги не на то, что надо.

Представьте, какие аргументы надо было найти пол­ностью скомпрометировавшей себя женщине, чтобы до­биться аудиенции в резиденции его величества. Не исклю­чено, что вескими доводами, как везде и всюду, оказалось последнее золото из весьма тощего кошелька незваной гастролерши. Но самый последний и убедительный аргу­мент приберегался для короля. Едва перешагнув порог его роскошного кабинета, Лола разорвала на себе корсаж и обнажила грудь: «А вот и я, ваше величество!»

Король пал, не выказав ни малейшего желания сопро­тивляться. Лола явилась вовремя. В конце концов он, как там ни петушись, находился в том возрасте, когда надо признаться: боевое время прошло. Лола же вернула коро­лю уверенность, что он еще о-го-го! Радость бытия пере­полняла Людвига. Он походил на счастливца, выпившего эликсир жизни. За это стоило расплатиться истинно по-королевски.

Во-первых, Лола выходит на сцену театра, царит там и становится полновластным диктатором. Во- вторых, в ее распоряжении — это ли не знак высшего благоволе­ния? — карета короля. Разумеется, никто не знает, когда в карете едет его величество, а когда фрау с кастаньетами, и Лоле отдаются королевские почести. В-третьих, монарх дарит своей нимфе особняк в самом фешенебельном районе Мюнхена, и, зная, каково влияние Лолы, высокопостав­ленные лица спешат расположить к себе некоронованную королеву. В-четвертых, Людвиг заставляет свой кабинет министров утвердить за исполнительницей испанских тан­ цев титул графини Ландсфельд.

Весну 1847 года графиня Мария фон Ландсфельд, она же Лола, встречает в трудах праведных: позирует Иозефу Штиллеру.

Когда-то въедливый поклонник прекрасного выдвигал к претенденткам быть увековеченными два требования: красо­та и благочестие. Более того, он считал, что недобродетельная женщина не может иметь прекрасное лицо. Предосуди­тельное поведение непременно должно себя проявить каким-нибудь внешним дефектом. Набрасывая принципы создания своей галереи, король записал: «Только красавицы хорошего поведения попадут в собрание».

Хелене Зедельмайер, дочери сапожника с непорочным взором ангела, король обещал тысячу гульденов, если она свою невинность донесет до алтаря. Иначе, вздыхал он, портрет, которым король так дорожил, несомненно что-то потеряет в своем совершенстве.

Анна Хильмайер, дочь мюнхенского торговца, с ку­кольным личиком, запечатлена с Библией в руках — лиш­нее напоминание о ее благочестии.

Пример же с Лолой доказывает лишний раз непре­ложную истину — влюбленный видит то, что хочет видеть. Поборник женской скромности словно забыл, какая оригинальная визитная карточка в виде разорванного кор­сажа, обнажившего все прелести, была ему предъявлена на памятной аудиенции. Все равно — нимб святости засиял над головой новоиспеченной графини. Единственное, чего король добился, это чтобы любовница позировала в тем­ном платье с красивым белым воротничком, на сей раз глухо прикрывающем обольстительные формы.

...Портрет Лолы, выставленный летом того же года на обозрение, наделал шуму. Тот, кто разбирался в искусст­ве, мог заметить, что на сей раз кисть Иозефа Штиллера превзошла самое себя. Куда делась ее сухость и привычка педантично, но бесстрастно переносить увиденное на по­лотно? Художник явно подпал под обаяние своей модели. Он не только пишет, но еще и любуется. Острота или улыбка вот-вот сорвется с алых губ Лолы, и художник спешит запечатлеть последний миг покоя. Одним словом, Штиллер отнесся к Лоле как мужчина, умеющий заго­раться.

Но хуже всего то, рассуждали подданные Людвига, что пылает сам король, пылает страстью безрассудной. Мало того что эта испанская нахалка направо и налево бахвалится тем, что их повелитель у нее под каблуком, но и его величество, забыв всякие приличия, не спешит с опровержением.

У Людвига всегда были недоброжелатели. Бюргерский здравый смысл никак не мог смириться с тем, чем зани­мался сумасбродный монарх. Теперь же он бросал вызов морали.

События начинают разворачиваться. Оппозиция шлет жалобу на короля епископу. Тот призывает короля вер­нуться на путь истинный. Людвиг в ответе епископу вы­ражает недоумение: его отношения с графиней фон Ландсфельд чисто платонические. В это никто не верит. Сле­дующее предупреждение заупрямившемуся королю прихо­дит уже из Ватикана: как добрый католик, пишет Папа Пий IX, тот должен вырваться из объятий порока.

Не тут-то было! Людвиг требует от своего правитель­ства предоставить фаворитке баварское гражданство. Министры как один отказываются это сделать. В резуль­тате король распускает правительство. Новое назначается с подачи королевской подруги и в народе именуется «правительством