атмосфер, и еще переборочные захлопки и двери выдерживают 10, но всегда найдется какая-нибудь труба вентиляции, которая идет по всей длине и рассчитана на 2 атмосферы, и при аварии ее следовало по инструкции впотьмах заглушить, но не заглушили.
Так что есть там вода, уж будьте покойны.
Сколько же они тянули с докладом о том, что в первые же минуты погибло 100 человек? Шесть суток? Комиссию создали, и она на месте оценивала, изучала, заодно и людей спасала.
Почему у нас людей спасают заодно?
А родственники добирались на перекладных, но потом, через трое суток, все губернаторы, представители президента очнулись и кинулись делать заявления, а на перроне встречают и в автобус сажают, и лекарства дают, и машины скорой помощи дежурят. Господи, национальный позор!
Не совестно людям в глаза смотреть.
Спросите у любого бывшего подводника на улице через сутки после аварии, и он скажет: в носовых умерли все, в корме – есть живые, но время идет на часы, и если в момент аварии сидели по тревоге, то это больше, чем двадцать человек, если сидели по боевой готовности номер два – в два раза меньше.
«Как кислород?»
«Исходим из худшего: они в темноте не нашли ни водолазного белья, ни аварийного запаса пищи и воды, ни гидрокостюмов, ни дыхательных аппаратов. Клапаны ВСД – воздуха среднего давления, чтоб поджать воду, а заодно и углекислый газ разбавить, они тоже не нашли. Они не знают, где нос, где корма. У них нет регенерации, им холодно, их заливает вода, а пресную воду они слизывают со стен. Грубо – кислород у них будет падать по проценту в сутки. То есть через 6 суток в отсеках будет по 15 процентов. Углекислый газ накапливается, конечно, но это не 5–6 процентов, а меньше, например 2. Это все из-за того, что в отсеках забортная вода. Она поглощает углекислоту. Человек все это выдерживает».
Стоит добавить: наш человек.
Наверное, всем интересно, когда же он не выдержит. Поэтому и не просили помощи от англичан. Выясняли, когда же наступит предел.
Предел наступил – доложили по телевизору.
Мертвые лучше, чем живые. Они всегда герои, памятник можно поставить, венки есть куда положить, а живые – вечно недотепы, утопившие лучший корабль.
И всех интересуют причины. Почему, все-таки.
«Уровень повреждений…» – и сами повреждения не показывают.
«Позволяет сделать вывод…» – а за людьми мы посылаем батискафы.
А они не могут прилепиться, потому что задиры на комингс-площадке, и течение, и крен, и видимость… «невидимость».
Есть такое русское слово – «суки».
И это первое, что я услышал по телефону. Позвонил приятелю и говорю: «Как тебе все это?» – а он и говорит: «Суки!»
Полнее не скажешь.
Вас, значит, суки, интересуют причины, а помощь в спасении людей вы попросить стесняетесь, ведете переговоры, уточняете технические параметры, люка, например. Aгa, aгa… нормальные у них параметры. Это я вам гарантирую. А если люки не совпадают, так они переходники привезут, только вы в воскресенье попросите, а не в четверг. И водолазы у них есть. А у вас ничего нет, кроме героизма людей, которые будут погружаться раз за разом в батискафе, который только на два часа, а не на десять, и который терпеть не может течений, крена и мутной воды.
Аквариум он у вас любит, этот ваш замечательный батискаф, аквариум!
Вот и погружайтесь себе в аквариуме, а людям вызовите англичан.
«Судя по разрушениям…» – пошли версии.
«В него угодило несколько ракет. Они ему разворотили нос и снесли половину рубки. Как вам такая идея?» – «Фантастика!»
У нас теперь все – «фантастика».
А ваше «столкновение с сухогрузом» не фантастика?
Район закрыт на учения. Покажите мне того гражданского моряка, и чтоб он непременно был идиотом, чтоб полезть в район торпедных стрельб?
Капитаны сухогрузов отлично знают, что от военных можно всего ожидать. Их пистолетами в спину пихай – не пойдут. За тридцать три версты обойдут.
«Это была разведывательная лодка НАТО».
Конечно. Но только представьте себе размеры «Курска»: это утюг величиной с шестиэтажный дом и в длину – 150 метров. Водоизмещение – 18 тыс. тонн! И вот на него налетает маленькая, но очень вредная, героическая и скоростная противолодочная лодка НАТО. Она тихо подобралась, чтоб ее гидроакустики «Курска» не слышали, а потом как врубила ход – и «Курск» пополам.
Вот только в стороне нужно будет искать еще одну маленькую натовскую лодочку. Померла она. Ведь это все равно что птичке налететь на сарай.
«Там был взрыв!»
Наверное. Взорвались баллоны ВВД. Они наверху в легком корпусе. Как раз над первым отсеком. Трубопровод разорви – так рванет!
«Был взрыв торпеды. Слышали норвежцы».
А вы слышали? Почему слышали норвежцы, фиксировали англичане. А что слышали вы и что вы зафиксировали?
«Торпеда вполне могла взорваться».
Могла. В умелых руках все может взорваться. С 1970 года я не слышал о таком взрыве. Наоборот, всегда считалось, что по ней хоть молотком бей.
Молотком не били, конечно, и в ответ на такую заботу торпеды не взрывались.
Что-то вы лукавите, господа мои хорошие. Лодка выходила на учение. Были ли у нее боевые торпеды? И вообще, что такого взрывоопасного у нее на борту было? Только туфту не гоните. Сходите в тыл и посмотрите аттестат корабля – что за ним числится, а то вы даже в количестве людей сперва ошибались: то ли 118, то ли 130. А может, 140? 150?
Учебная торпеда – это болванка, выкрашенная в оранжевый цвет. После стрельбы она всплывает и дожидается торпедолова.
Если не дождется – тихо тонет.
В ней стоит электрическая батарея. С ее помощью она летит под водой со скоростью примерно 90 км в час (или я что-то путаю?).
Ну, может быть, изобрели что-то новое, жутко опасное. Жизнь не стоит на месте.
«Рванул боезапас».
Так его ж выгрузить должны были. Или нет? Ушли на учение с комплектом боевых торпед? Торопились, что ли? Куда они торопились? Почему? Блядь… других слов нет… Не взрывается боезапас. Не детонирует. Нужен пожар, чтоб рвануло. Чушь какая-то, для дураков.
«Там могла взорваться мина времен войны».
«Курск» – домина. Одной плавающей миной времен войны его не изувечить до неузнаваемости.
От одной мины у него с легким корпусом будут проблемы. Нужна связка мин – штук двадцать.
Ну что, больше нет версий, суки?
***
В американских ВВС пилоты и механики часто общаются через записи в бортжурнале. После полета пилот записывает обнаруженные неисправности, механик реагирует на них и делает запись о проделанной работе. Иногда это выглядит примерно так…
Запрос: Левое внутреннее колесо основного шасси почти требует замены.
Ответ: Левое внутреннее колесо основного шасси почти заменено.
Запрос: Тестовый полет прошел о’кей, но автопилот работает с трудом.
Ответ: На этом самолете автопилот не установлен.
Запрос: Чего-то не хватает в кокпите.
Ответ: Привязываться надо.
