дальше?.. Я промолчал.
— А насчет жизни, что ж, — продолжал Карпович. — Пока рана не заживет, меня, наверное, будут кое- как снабжать. А потом… из армии не уйду. Как вылечусь — поеду в Москву, попрошусь в академию…
— Верно! — поддержал я. — Где-то на фронте я уже видел такого, как ты, однорукого. Распоряжался исправно.
— Мне еще полетать надо, Саша. Вся война — впереди.
— Да, сражения еще будут. Пружина только сжимается!
— Вот именно — сжимается, — поддержал Карпович. — И скоро разожмется!.. Я верю в это.
Когда мы кое-что купили на базаре и в магазине, Карпович заторопился домой. А я решил прогуляться к морю, пока его жена приготовит закуску.
В памяти снова ожило все пережитое от первого взлета в Новосибирске до последнего изнурительного путешествия. То ли нервы начали сдавать от усталости, то ли море навеяло грустные думы, но на душе у меня стало тоскливо. Постояв несколько минут на берегу, я пошел к Карповичу. Там мы и заночевали всей компанией.
А на следующее утро мы, к огорчению гостеприимного хозяина, стали собираться в путь. Полк покидал город.
— Если оставят в армии, обязательно разыщу вас! — дрогнувшим голосом сказал Карпович, прощаясь с нами.
— Где искать-то будешь? — спросил Речкалов.
— Надеюсь, где-нибудь на Украине, в Молдавии.
— Копи харчи на дорогу — пригодятся. Из кабины автомашины выглянул комиссар полка.
— Наговорились? Счастливо оставаться, Карпович! Грузовик, в кузове которого мы разместились, медленно двинулся по городу. Мимо поплыли низенькие, словно вросшие в землю, домики с плоскими крышами.
За Дербентом мы по предложению комиссара купили несколько мешков яблок. Старая пятитонка стала скрипеть еще больше, особенно на поворотах.
На одном из горных спусков я, услышав какой-то неестественный скрежет в кабине, наклонился к окошку и увидел, что шофер никак не может включить меньшую скорость. Попробовал тормозить — тоже безуспешно.
Я взглянул вперед: дорога с резким поворотом шла круто вниз. Шофер суетился, но у него ничего не получалось. Надо было спасаться.
— Прыгайте! — крикнул я и первым бросился за борт. За мной выскочили все летчики. Последним с подножки прыгнул комиссар и кубарем покатился под откос. Через несколько мгновений машина на бешеной скорости развернулась вправо и исчезла в пропасти.
Большинство из нас отделалось ушибами, а Погребной, Федоров и Шульга пострадали серьезно. Остановив первую же попутную машину, мы добрались до ближайшего городка, где находился госпиталь. Трех товарищей врачи сразу же положили в палату, а остальным оказали помощь.
Когда выходили из госпиталя, я увидел в вестибюле здоровенного детину с бородой. Согнувшись, он чистил сапоги.
— Фадеев!
— А-а, Покрышкин, — весело отозвался он, выпрямившись во весь свой богатырский рост.
— Ты чего здесь?
— После ранения. А теперь вот собираюсь на танцульки! Товарищи уже ожидали меня на улице, но мне не хотелось так быстро расставаться с Вадимом.
— Значит, подлечился, если к девчатам бегаешь?
— Дня через два выпишусь и в Баку подамся.
— Зачем?
— Там теперь собираются все безлошадные, — ответил Вадим и засмеялся.
— Нас тоже туда направляют. Слушай, переходи в наш полк. Вместе будем переучиваться на новые самолеты.
— С превеликим удовольствием, дружище. Где вас там искать?
— Вот подъедет сюда наш штаб — и спросим. Да я тебя еще здесь представлю командиру полка. Если понравишься ему, то…
— Я не барышня, чтобы нравиться, — перебил меня Вадим. — Нужны летчики — пойду и не подведу гвардию.
Вадим так грохотал басом, словно уже сейчас говорил с командиром полка.
Не успели мы закончить разговор, как подъехали наши машины.
— Вот они, легки на помине, — сказал я Фадееву. — Пошли.
Командир стоял в кругу моих недавних спутников и слушал рассказ Искрина о печальном происшествии.
— Товарищ гвардии майор, — обратился я к Краеву. — Вот «завербовал» в наш полк хорошего летчика.
Фадеев сделал шаг вперед и представился. Командир подал ему руку. Вадим так пожал ее, что Краев чуть не вскрикнул.
— Ну и силища!
— Я считал, что гвардейцы намного крепче нас, — пошутил Фадеев. — Извините, товарищ гвардии майор.
— Где ты такой вымахал?
— На Волге.
— Истребитель?
— Конечно.
Летчики с любопытством рассматривали богатыря, на груди у которого красовался орден Красного Знамени.
— Бороду-то зачем отрастил? — спросил Фигичев.
— На страх врагам! — все так же весело ответил Вадим под общий смех.
Переночевав в этом городе, мы двинулись дальше на юг. Полк разместился в небольшом приморском городке. Здесь было много частей, ожидавших получения самолетов. В очереди мы оказались далеко не первыми.
Летчики и техники, привыкшие к напряженной фронтовой жизни, томились от неопределенности и безделья. Перед обедом или ужином у небольшой столовой всегда собиралось много народу. Каждый стремился первым ворваться в столовую, чтобы не париться на жаре и не стоять в очереди у столов. На этой почве нередко возникали ссоры, порой довольно бурные, когда кто-нибудь от скуки переусердствовал в «дегустации» местных вин. В такую историю случайно попал и я.
Во время ужина ко мне и сидевшим рядом Голубеву и Труду пристали трое подвыпивших старших офицеров. Не стерпев грубости и оскорблений, я дал резкий отпор и за нарушение субординации оказался на гауптвахте.
Этим не замедлили воспользоваться уже давно косившиеся на меня командир полка и его друг капитан Воронцов. Вернувшись в полк, я услышал, что уже снят с должности командира эскадрильи и выведен за штат. Решил проверить этот слух и пошел к начстрою полка старшему лейтенанту Павленко. Он сидел один за столом, заваленным ворохом бумаг.
— То, что снят с должности, не самое страшное, — огорошил меня Павленко. — Ведь тебя, капитан, из партии исключили!
— Неужели и на это пошли?
— Вчера на заседании партийного бюро командир тебе все припомнил: споры с ним, самовольство в тактике, или, как он назвал, «нарушения требований устава истребительной авиации». Ну и, конечно, последнюю ссору с начальством соседнего полка.
Пораженный услышанным, я молча смотрел на него.
Как же так? Я честно воевал с самого начала войны, был в коллективе на хорошем счету, сбивал фашистов, а сейчас, в первые же дни пребывания в тылу, — оказался недостойным носить звание
