Я сделал глубокий вздох, закрыл глаза и шагнул внутрь.
На что это было похоже?
Я ничего не почувствовал. Как-то я был на научной выставке, где демонстрировались воздушные двери. Струи поднимающегося воздуха соединились с водяными парами. Это выглядело так, словно в коридоре висели облака; на них проектировались различные картины и реклама, а вы шли прямо по небесам. Но это впечатляло больше, чем перемещение через пересеченные миры. В один миг я находился в подвале здания в сиянии мерцающих флуоресцентных ламп…
Затем я шагнул и внезапно очутился на дне ямы, продолжал двигаться по деревянному мостику в знойном августовском солнце Нью-Мехико. Вокруг возвышались постаменты, удерживающие нелепые машины, напоминавшие телекамеры, на месте линз были экраны с решеткой. Меня обступали вздыбленные песчаные стены, рев мотора рвал барабанные перепонки.
У меня не было возможности изучать зрелище. Два солдата схватили за руки и потащили вперед.
— В грузовик! — приказал один из них и повернулся, чтобы схватить следующего пленника.
Я полез в транспорт — армейский грузовик без опознавательных знаков, сиденья располагались по бокам, и в кабине находилась охрана с автоматами. Когда все мы были посажены в машину, мотор заревел громче, и автомобиль рванул вперед. Мы въехали на холм, где наготове стояли два боевых вертолета, их лопасти медленно вращались.
— Выходи! — приказал конвоир, и мы поодиночке спрыгнули вниз.
Грузовик уехал. Один из охранников ушел перекинуться парой слов с вертолетчиками. Мы огляделись по сторонам.
Я стоял на вершине песчаного холма и смотрел на армейские бараки, насколько я понял, оригинал Сандии. Они находились в миле от нас, а ближе
— трейлер с окнами и маскировочной окраской (это было нечто вроде офиса), яма. По тут сторону ямы — два-три других трейлера-генератора, их кабели тянулись к находившимся на дне механизмам.
Я, как и все остальные, задыхался от яркого света и переживал насчет солнечного удара. Эдна Валеска дернула за рукав.
— Они выкопали ее до уровня подвала! — сказала она, указывая пальцем.
— Что? — не понял я.
— Они хотели дойти до фундамента, — объяснила она. — Ведь здесь нет здания, и им пришлось копать.
— Ах да!
Это казалось совершенно неважным. Честно говоря, мне столько пришлось пережить, что я уже не различал важности вещей. Я увидел, как из черного прямоугольника появились еще две фигуры: Найла- сержант и «Джугашвили». Они тихо беседовали, потом Найла села в джип.
— А как насчет постаментов?
— Я полагаю, — сказала доктор Валеска, — что все дело в расположении. Они хотели заглянуть в наши лаборатории, ведь многие из них располагаются на верхних этажах.
Это достаточно разумный довод.
Один из ученых задал волнующий всех вопрос:
— Как вы думаете, что они собираются с нами делать? — спросил он дрожащим голосом.
Но этого не знал никто. Полковник Мартино замял неловкую тишину.
— Думаю, это мы узнаем от сержанта, — сказал он, когда джип Найлы Самбок прошелестел песком из- под колес.
Она не ответила нам, по крайней мере, немедленно. Нахмурившись, она прервала беседу охранника и вертолетчика. Впрочем, «беседа» — это слишком мягко сказано. Она превратилась в бескомпромиссный спор, и они уже не сдерживали своих голосов. Мы не интересовались предметом спора. Это было нечто вроде старой головоломки о миссионерах и каннибалах, пересекающих реку. Каждый вертолет мог взять с собой только пятерых. Девять пленников и один охранник — два рейса. Но ни один из пилотов не желал испытывать судьбу, забрав нас, пятерых вражеских маньяков-головорезов, без вооруженного охранника.
— Дерьмо паршивое! — заорала сержант на последнего. — Сделаем так: вы берете четверых, и вы четверых, а я караулю лишнего, пока кто-либо не вернется. — И они с явной неохотой начали загружать нас в колуны. Сержант подошла ко мне и ткнула пальцем.
— Этого оставьте! — сказала она. — Я покараулю его до следующего полета!
— Слушаюсь, сержант! — замялся один из охраны. — Но майор сказал…
— Отставить! — приказала Найла.
И ему пришлось подчиниться. Когда колуны-вертолеты оторвались от земли, она повернулась и оценивающим взглядом осмотрела меня. Я догадывался, что не походил на слишком большую проблему для здоровой женщины, к тому же вооруженной карабином. Она слегка кивнула:
— Не имеет смысла прожаривать здесь своя мозги! Давайте зайдем в трейлер!
…Кондиционер — благословеннейшая на земле штука!
Здесь никого не было: похоже, он предназначался для улетевших вертолетчиков. Найла-сержант разрешила мне войти первым и зашла следом. Направившись в угол, она достала из карманов своего комбинезона пару двадцатипятицентовиков и кинула мне.
— Здесь автомат по продаже коки! — сказала она. — Я угощаю… откройте и поставьте мне на стол… — добавила она, и потом еще: — …пожалуйста!
Она села и, потягивая коку, долго смотрела на меня. Я изображал зеркальное отражение. Сейчас она, как никогда раньше, походила на мою Найлу. Да, конечно, она носила одежду в самый раз для хэллоуина. Но в жизни Найла Христоф Боуквист…
Конечно, это была не она, а Найла-Кто-То-Там-Еще. Но, какое бы имя она ни носила, она выглядела такой же желанной и прелестной, как моя, сержант была очень похожа. Я имею в виду не одну только сексуальность, но и вообще… Она мне нравилась: мне нравился ее полуюмористический ошарашенный взгляд, мне нравился наклон ее спины, груди. Когда она разговаривала, мне нравился ее голос.
— Как насчет того, что вы говорили мне. Де Сота?
— Вы скрипачка, притом одна из величайших! — ответил я.
— Невозможно! Я простая учительница музыки… Допускаю, я всегда мечтала попасть в оркестр, но не смогла пробиться!
Я пожал плечами.
— У вас есть способности, потому что в моем мире вы достигли именно этого. И другое, то, о чем я наговорил…
Она любопытством взглянула на меня, но не сказала слов «о чем же?» За нее спросили брови.
— Мы были любовниками! — пояснил я. — Я очень сильно любил вас и продолжаю любить до сих пор!
Она одарила меня еще одним забавным взглядом подозревающим и удивленным, но довольно нежным. Это был взгляд одинокой девочки из бара, хотя я и не считаю, чтобы она была такой. Я знал этот взгляд: взгляд Роксаны, каким она должна была посмотреть на Сирано де Бержерака, когда узнала, что это он, а не тупой осел Христиан посылал ей любовные письма. И у нее вырвалось:
— Для меня это новость. Де Сота!
— Я не обманываю, Найла!
Она подумала немного и улыбнулась.
— В тех условиях, — сказала она, — это, может быть, и хорошо! Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Что вы говорили про концерт Гершвина? Вы знаете, ведь он умер совсем молодым.
Я пожал плечами: я не разбираюсь в таких деталях.
— Он оставил после себя много хороших вещей, — продолжила она, наблюдая за мной, затем поднялась и подошла к окну. — Разумеется, все очень популярны. Голубая рапсодия, конечно. Концерт в Ф., «Американец в Париже», но, право, он ничего не сочинял для скрипки!
Я взглянул на портал, где стоял нереальный Джугашвили, и решительно покачал головой:
— Неправда! Абсолютная неправда! Верно, я не знаток классической музыки, но немножко научился от вас, другой… Я часто слушал Гершвина. Его мелодии очень успокаивают. Считаю, я смогу даже насвистеть
