по размеру огней, раскинутых по дуге, словно фотофоры на боку какой-то огромной рыбы.
Зона Брока снова шумит: «натриевые прожекторы».
Позади них маячит что-то большое. Оно парит над поверхностью массивным гладким валуном, невозможно плавучим, окруженным по экватору огнями. Жилковатые волокна связывают его с дном.
И что-то еще, маленькое, но болезненно яркое нисходит с неба.
— Это «Рыба-бабочка» с «Астории» Слышитеменя?
Рептилия бросается обратно во тьму, ил вихрем завивается за ней. Она отступает на добрых двадцать метров, прежде чем смутное осознание просачивается внутрь.
Зона Брока знает эти звуки. Не понимает их — она вообще мало на что годна, кроме мимикрии, — но уже слышала раньше. Рептилия чувствует непривычную дрожь. Прошло уже столько времени с тех пор, когда от любопытства был какой-то толк.
Существо разворачивается и смотрит туда, откуда сбежало. На расстоянии огни превратились в размытое, тусклое свечение. Она где-то там, незащищенная.
Потихоньку оно продвигается к маяку. Один источник света снова разделяется на несколько; смутный, угрожающий силуэт снова маячит за ними. И тварь с небес уселась на его вершину, издавая звуки, одновременно пугающие и знакомые.
Она плавает в свете, ждет. Преданная, испуганная, рептилия подбирается ближе.
— Эйслушайте.
Оно дергается, но остается на месте.
— Янехотелваспугать, ноникоговнутринет. Ребятамненадозабратьваснаверх.
Она скользит наверх, к твари с неба, останавливается перед светящимися круглыми частями спереди. Пресмыкающееся не видит, что она там делает. Сомневаясь — глаза болят от непривычной яркости — поднимается к ней.
Женщина поворачивается и встречает его, возвращаясь. Протягивает руку, ведет вдоль бугрящейся поверхности, мимо огней, кольцом опоясывающих середину (таких ярких, слишком ярких), вниз…
Зона Брока лопочет, не переставая — «ииииибббиииббиббибиббии биб», — но теперь что-то еще просыпается где-то внутри рептилии… Инстинкт. Чувства. Не столько память, сколько рефлекс…
Оно тянет назад, неожиданно испугавшись.
Она упирается. Издает странные звуки «надавнутрджеррииидивнтрвсепорядке». Рептилия сопротивляется, сначала неуверенно, а потом решительно. Скользит вдоль серой стены, которая оборачивается то откосом, то выступом; пытается ухватиться, цепляется за какую-то выпуклость, приникает к этой непонятной жесткой поверхности. Голова вертится туда-сюда, туда-сюда, между светом и тенью.
«…оДжерритыдолженззаййтивнутрь…»
Оно замирает. «Внутрь». Знает это слово. Даже понимает его каким-то образом. Зона Брока теперь не одна, что-то еще тянется наружу из лобной доли, стучится. Какая-то штука, понимающая, о чем говорит Брока.
О чем говорит она.
— Джерри…
Оно знает и этот звук.
— …пожалуйста…
А этот раздавался последний раз так давно.
— …поверь мне… там хоть что-нибудь от тебя осталось? Хоть что-нибудь?
Тогда, когда рептилия была частью чего-то большего, когда оно еще думало как…
…он.
Пучки нейронов, столь долго спавшие, искрят во тьме. Старые забытые подсистемы запинаются и перезагружаются.
Я…
— Джерри?
«Мое имя. Это мое имя». Он едва может думать из-за неожиданного бормотания в голове. Части его еще спят, другие никогда не заговорят, а некоторые полностью смыты. Джерри трясет головой, пытаясь прочистить ее. Новые части — нет, старые, очень старые, ушедшие, и теперь они вернулись и не могут, суки, заткнуться — орут, привлекая его внимание.
Все вокруг такое яркое, все вокруг причиняет боль. Все вокруг…
Слова пергаментом раскрываются в разуме: «Свет зажжен. Дом пустой».
Свет зажигается, мигая.
Он видит отблески больных, насквозь прогнивших вещей, корчащихся в голове. Старые воспоминания со скрежетом трутся о толстые слои коррозии. Что-то возникает в неожиданном фокусе: кулак. Чувство костей, ломающихся в лице. Океан во рту, теплый и немного солоноватый. Мальчик с шокером. Девочка, вся в синяках.
Другие мальчики.
Другие девочки.
Другие кулаки.
Все вокруг болит, везде.
Что-то пытается разжать ему пальцы. Что-то тянет внутрь. Что-то хочет все вернуть. Хочет снова забрать его домой.
Слова приходят к нему, и он их выпускает:
— Не смей касаться меня, сука!
Он отталкивает мучительницу прочь, отчаянно хватается за пустую воду. Тьма слишком далеко; он видит тень, растягивающуюся по дну, черную и плотную, корчащуюся на свету. Он бьет ногами так сильно, как может. Ничто его не хватает. Спустя какое-то время свет меркнет.
Но голоса кричат как никогда громко.
ПРЫЖОК В НЕБЕСА
«Биб» зияет темной ямой под ногами. Там что-то шуршит; он замечает намеки на движение, чернота перемещается во тьме. Неожиданно что-то сверкает; два пятна слоновой кости играют отраженным светом, почти затерявшиеся на беспросветном фоне. Они парят там мгновение, потом начинают подниматься. Вокруг них возникает бледное лицо.
Она поднимается в челнок, с нее каплями стекает вода, и тьма словно следует за ней, тянется до угла в пассажирском отсеке и зависает там покрывалом. Женщина ничего не говорит.
Джоэл смотрит в яму, потом на пассажирку:
— Кто-нибудь еще будет или…
Она качает головой так слабо, что он едва это замечает.
— Там был… в смысле, там был еще один… — Именно эта женщина висела перед его иллюминатором пару минут назад. Бирка на плече гласит: КЛАРК. Но второй, тот, который рванул во тьму, как беженец не с той стороны забора, — он все еще поблизости, если верить сонару. Прижался ко дну, в тридцати метрах от освещенной зоны. Просто сидит там.
— Больше никто не придет, — голос ее тихий и мертвый.
— Никто?
Только двое из команды в шесть человек? Он выворачивает ручки дисплея: дальше тоже никого нет, если только они не прячутся за скалами или еще где-то.
Он оглядывается назад, в горло «Биб».
«Или они все прячутся там, как тролли, ждут в темноте…»
Джоэл неожиданно захлопывает люк и накрепко его задраивает.
— Кларк, правильно? Что тут вообще происходит?
Она моргает.
