которую дает ей положение вдовы.
Даже если им удастся преодолеть все опасности, у них нет будущего, и из-за понимания этого факта ей стало сложно дышать.
– Как ты думаешь, что мне теперь делать? – Голос Флоринды вернул ее от мрачных размышлений к реальности.
– Думаю, ты должна уже паковать чемодан. Возьми что-нибудь из моей шкатулки с драгоценностями. Тебе могут понадобиться хотя бы какие-то средства. Напиши короткую записку маме или отцу, если хочешь, и возьми ландо, – сказала Артемизия с непоколебимой уверенностью. По крайней мере, в ее жизни существовала хотя бы одна проблема, которую ей удастся уладить самостоятельно. – Вы с Гектором уедете в Гретна-Грин, где сможете пожениться без всяких официальных церемоний.
Глава 30
Артемизия мерила шагами студию, пытаясь решить, что же ей теперь делать. Она редко была в таком замешательстве. Обычно она понимала, как лучше поступить – не важно, шла ли речь о делах, или о ее творчестве, или даже о том, чтобы помочь Флоринде принять важное решение и сбежать с лакеем.
Но теперь она находилась в подвешенном состоянии.
Артемизия поставила статуэтку на стол, где лежали бутафорские принадлежности, и среди них ей попался на глаза греко-римский шлем. Она дотронулась до гребня шлема. Она вспомнила, как первый раз надела его на голову Тревелина, и на ее лице появилась улыбка.
Тогда он еще был Томасом Доверспайком. И даже в то время этот человек уже вызывал в ее душе волнение.
Артемизия бродила между занавешенными холстами и, снимая чехлы, внимательно рассматривала каждую картину. Они хороши, решила она. Но не особенно значительны.
Когда она, наконец остановилась перед изображением Марса, то внезапно заколебалась. Но затем все-таки вытянула руку и сдернула закрывающую картину материю, которая упала на пол. Даже если ей будет очень трудно, необходимо посмотреть на него. Взгляд Артемизии бродил по холсту, отмечая все достоинства и несовершенства работы. Конечно же, придется переделать все, что находится у Тревелина ниже пояса. Ей было стыдно, что злость и обида заставили ее наградить Тревелина таким крошечным мужским достоинством. Кроме того, после умопомрачительного свидания с Тревелином у нее было более благоприятное представление об этой части его тела.
Теперь она, как никогда, понимала, что любит в нем абсолютно все.
Артемизия взглянула на лицо на холсте, искаженное от страдания. Как она только могла подумать, что он бог войны, когда абсолютно очевидно, что он создан для любви?
И она любила его.
О Господи, она действительно любит его! Осознание этой простой истины поразило ее словно удар молнии, и внезапно Артемизия поняла, что ей нужно предпринять, как бы тяжело это ни было.
Артемизия снова подошла к статуэтке Беддингтона и взяла ее в руки. Это было ее первое произведение искусства. Именно оно принесло ей славу. Возможно, оно станет и последним ее творением, вызвавшим такой отклик у королевской семьи и критиков. Одним быстрым движением, чтобы не было времени передумать, Артемизия подняла фигурку над головой и с силой бросила ее об пол. Статуэтка разбилась на тысячи глиняных черепков, а подставка раскололась надвое.
– Ваша светлость, что-то случилось? Я услышал… О Боже! – Катберт ворвался в студию, по пятам за ним следовал Нареш. Они остановились перед тем, что осталось от мистера Беддингтона.
Вероятно, они оба стояли за дверью и ждали приказаний хозяйки. Артемизия благодарила Бога, что у нее есть такие преданные друзья. Их помощь ей еще понадобится.
– Все в порядке, – заверила она Катберта и опустилась на колени. Перебирая осколки своего первого шедевра, Артемизия почти сразу нашла цилиндр, о котором упоминал Тревелин. Он действительно был спрятан в тайнике подставки. Артемизия осторожно подняла с пола цилиндр. «Ключ хранит мистер Беддингтон», – прошептала она.
– Ода, конечно, – отозвался Нареш, озадаченно нахмурившись, – разве вы не знали, что он там?
Артемизия быстро повернулась к Нарешу и посмотрела на него другими глазами:
– А ты, похоже, знал, Нареш?
Индиец серьезно кивнул:
– Старый хозяин, ваш отец, попросил меня спрятать ключ в подставку и послать его нашей королеве по морю. На всякий случай, сказал он. А потом им завладела болезнь, и я послал сообщение, как он и просил. – Выражение страдания исказило черты его смуглого лица. – Я не знал, что вы его искали, Ларла, иначе не стал бы скрывать это от вас.
– Получается, что, когда отец жил в Индии, ты не просто крахмалил рубашки и заваривал чай, – сказала Артемизия, поднимаясь, – а делал намного больше. Ты был одним из участников тайной игры.
Нареш расправил спину.
– О да, разъезжая по Индии, мы с мистером Далримплом собирали информацию, которую не напечатают ни в одной газете и которая мало кому известна. Стоило вашему отцу услышать, как англичане творят произвол, и он заботился, чтобы были приняты определенные меры, а когда я почувствовал, что дух восстания витает в воздухе, то сразу же предупредил его. Честно говоря, мы надеялись сделать Индию подходящей страной как для его народа, так и для моего.
– Тогда ты должен знать имена, которые зашифрованы в ключе.
– Не все, – признался Нареш, – но если вы потянете за одну нитку, разве мы не сумеем распустить все полотно?
Артемизия вертела цилиндр в руках. Она понимала, что в ключе содержатся имена многих людей, которые пытались продолжить дело, начатое ее отцом. Дело, которое Трев поклялся довести до конца. У нее в голове начал рождаться план, как защитить неизвестных ей агентов, план, сходный с тем, как Нареш и Рания оберегали ее собственную семью во время мрачных дней восстания сипаев. Возможно, ей удастся освободить Трева и мистера Шипуоша.
– Я знаю человека, который хочет найти нитку и продолжить дело, которое начал отец, – сказала она, – но он в ужасной беде, и мне нужна ваша помощь. Вас обоих.
И тогда Артемизия начала раскрывать им примерный план действий, который пришел ей в голову только что. Катберт и Нареш слушали внимательно и не перебивали, пока она не закончила свой рассказ.
– Так вы мне поможете?
Нареш улыбнулся Артемизии:
– Хотя вы и не мой ребенок, не плоть от моей плоти, но я полюбил вас, еще когда впервые качал на своем колене. Вы дитя моего сердца и своим вопросом только обижаете меня. Как можно подумать, что я откажу вам в помощи?
Артемизия поднялась на цыпочки, чтобы дотронуться губами до его впалой щеки. Затем, она повернулась к Катберту, но тот по-прежнему хранил молчание.
– Катберт? – Артемизия была удивлена, заметив колебания дворецкого.
– Мадам, я сильно опасаюсь, что после признания в проступках, совершенных мной в последнее время, вы не захотите принять мою помощь. Я даже сомневаюсь, что вам, потребуются мои дальнейшие услуги в качестве вашего дворецкого. – Катберт стоял, вытянувшись по струнке и не моргая, но мышца на его челюсти слегка подергивалась. Это было единственным внешним проявлением охватившего его волнения. – Мои мотивы были в высшей степени благородны, как вы сами сможете понять, но теперь я ясно вижу, что своими действиями оказал вам плохую услугу.
Ощущая тяжесть в груди, Артемизия буквально упала на стул с высокой спинкой.
– Что ты натворил?
– Я служил Саутвикам с тех пор, как научился ходить, и моей целью всегда было… нет, правильнее сказать: моей миссией было позаботиться о сохранении репутации этого дома, – признался Катберт, не находя в себе смелости встретиться с герцогиней взглядом. – И когда вы стали нарушать все условности, выбирая такие сюжеты для картин, я решил, что, может быть, значимость общественного мнения поможет вам обратить внимание на что-нибудь другое, более подобающее вашему положению.
– А тебе не казалось, что судить о правильности моего поведения человек твоего положения не уполномочен?
Дворецкий с несчастным видом кивнул:
– В самом деле, ваша светлость, такая мысль действительно приходила мне в голову, и не один раз, но я считал, что мои действия пойдут вам на благо.
– Ну ладно, мы уже выяснили, что твои намерения были чисты и благородны, – допустила Артемизия, не в состоянии сердиться на Катберта, когда он выглядел таким несчастным, – и что же ты сделал ради моего блага?
Он посмотрел ей прямо в глаза и не отвел взгляд, хотя обычно не выдерживал зрительного контакта больше доли секунды.
– Мадам, я считал вас взбалмошной и упрямой, и мне казалось, что вы заслужили общественное порицание, которое я, конечно, вынести вам не мог.
– Конечно же, особенно потому, что тебе замечательно удается отчитывать меня с глазу на глаз. – В ее голосе послышался сарказм.
– Ну так вот, ко мне подошел представитель прессы и заверил меня, что он готов сделать все, что в его силах, чтобы изменить неблагоприятное мнение высшего общества о вашем поведении. Он заставил меня поверить, что хвалебная статья заткнет горло досужим сплетникам… Поэтому я и предоставил ему информацию, которую, к моему великому сожалению, он использовал совсем для другой цели, – сказал Катберт, не желая отступать, хотя его лицо исказилось от переживаний. – Но прошлой ночью вы рисковали жизнью в интересах Англии, а несколько минут назад вы уничтожили работу, которая была так дорога вашему сердцу. И все для того, чтобы спасти других. – Его бледные глаза вспыхнули. – Я недостоин служить у столь благородной и смелой хозяйки, но перед уходом мне бы хотелось вымолить ваше прощение.
– Ты хочешь сказать, что сговорился с представителем «Таттлера»?
Он кивнул, и на его лице появилось печальное
