проводов бывает всегда два.
Вот от провода-то и случилась вся беда. Когда автобус наклонился и упал, и мотор поехал вбок, провод порвался. В месте разрыва он оплавился, потому что через него к мотору подводилась какая-то неизвестного вида энергия из маленькой баночки по типу аккумулятора, хотя всё же это был не аккумулятор. Что было в этой баночке, узнать не удалось, потому что при аварии всё её жидкое содержимое вылилось и испарилось. Когда провод порвался, то часть энергии выплеснулась наружу в виде излучения, что и явилось источником всех неприятностей.
Позже обнаружилось, что в автобусном парке было ещё несколько автобусов с такими же двигателями, и вообще в последнее время многие автобусы поступали с конвейера с двигателями новой конструкции. Те, кто первые узнали об этом и кто сами видели эти двигатели до того, как они были заменены, рвали на себе волосы от досады, но они ничего не могли сделать, они старались вести себя ниже травы и никому честно ничего не рассказывали, ни один не проговорился, они все сразу же переехали на другое место жительства, отдельно от своих семей, и старались на улицы вообще не выходить или же ходить по ним очень осторожно. Но всё же это не помогло, и с ними со всеми в конечном счёте что-то случилось.
Когда я был ещё ребенком и был летом в пионерском лагере, многие деревья вокруг лагерной территории были поражены гусеницей непарного шелкопряда. Ветки были замотаны, как в бинт или гипс, в плотную тугую паутину.
Нашествие гусеницы было действительно серьезным, по половине дерева часто бывало опутано, а многие деревья были обмотаны полностью и не справлялись и засыхали, шелкопряд оплетал все и подчистую объедал листья. С деревьев свисали на паутинках крошечные гусеницы. Попав на ладонь, они измеряли её, складываясь и распрямляясь несколько раз, пока не доходили до края. Болезнь быстро распространялась в лесу, гусеницы плодились с огромной скоростью. Многие деревья стояли уже совсем голые, как поздней осенью, и сухие. Была жара.
Вокруг лагеря работали дезинсекторы, обрабатывая зеленые участки какими-то химикатами. Химикаты очень плохо помогали, и лес вокруг покрывался весь белёсой сединой. Но среди администрации лагеря откуда-то распространился слух, что есть такая бригада, к ней можно обратиться, они применяют специальные ядохимикаты, не такие, которые есть на складе, а такие, которые действительно помогают. И с тех пор вокруг лагеря работали сотрудники из этой бригады. Она были сверху донизу все замотаны в химзащитные комбинезоны. Из невозможно было узнать, они все были без фигуры и без лица. Для того, чтобы гусеницы погибали, они заливали участки, пораженные паутиной, специальным составом. Они называли его «клей». Или это мы, пионеры, называли его «клей». Клей сразу прилипал и въедался в листву, схватывался, его было не отодрать, и оставался на ветке насовсем. От «клея» погибали не только гусеницы, на которых он попадал, но также и те, которых ещё на тот момент не было, которые ещё только вылуплялись потом из яиц.
У пионеров какое-то время было даже такое развлечение: бегать за машиной, которая разбрызгивала ядохимикаты. Она иногда как включится да как окатит бегущего за ней мальчишку с головы до ног пахучим противным и липким составом — все смеются.
Клей этот оставлял после себя очень приятный запах, вроде запаха сирени. Кто его понюхал, кто почувствовал уже, что пахнет сиренью, уже ничем нельзя было спасти, значит, газ попал в мозг.
Мальчик забежал на лужайку. Когда он только увидел работающих людей в защитных противохимкомплектах, он уже заподозрил что-то не то, но все было настолько в порядке, весело светило солнце, очень сильно пахло сиренью, так что он ни на что не обратил внимание.
К нему сразу же подбежали фигуры в противогазах, стали надевать на голову противогаз, он ещё не сразу понял, в чем дело, испугался, пытался сопротивляться. Противогаз ему-таки надели на голову, но было уже поздно, он уже вдохнул отравленный воздух, пропитанный запахом сирени.
Конечно, слов нет, что употребление этого ядохимиката не было, по-видимому, санкционировано никаком райисполкомом. Те, кто работали здесь, по — видимому, лучше знали о свойствах своего химиката, потому что похоже было, что они вообще преследовали какие-то другие цели, а не уничтожение насекомых. Похоже, что что-то такое они знали вообще, чем была вызвано такое неожиданное и свирепое нашествие непарного шелкопряда, которого в этих краях никогда не видали ни раньше, ни после.
Девочки бегали по лужайке и нюхали цветы. Вовсю пахла сирень. Они срывали с веток цветы сирени и подносили к лицу. Одна девочка, самая красивая в отряде, она подбежала к большому кусту сирени и нагнула к себе самое красивое соцветье.
— Девочки, — закричала она остальным, — скорее бегите сюда! Как вкусно, как изумительно пахнет сиренью…
Стоявший поодаль повернутый к ней спиной человек в противогазе носил защитный костюм сиреневого цвета, его было не видно, он растворялся в сиянии дня. Он повернул голову на звук и снял с головы противогаз, чтобы лучше видеть.
Она уже лежала на траве, а над ней склонился бригадир этих ребят, едва только вышедший из подросткового возраста молодой человек, с прыщавым лицом, странными большими лиловыми пятнами на лице, в толстых плоских очках и шерстяной шапочке поверх противогаза, на которой было вывязано одно только слово «Mori».
Милиция в течение некоторого времени пыталась проследить судьбу того живого въедливого вещества, которое разумно вело себя, попадая на человека или на его одежду. Вспомните историю синих крестиков и ядовитых ампул. Вот к чему в конечном счете привели эти поиски.
Кто-то купил желтое пианино. Был очень доволен. Ему сказали — ты можешь на этом пианино играть сколько хочешь. Только помни: никогда ни при каких обстоятельствах ты не должен нажимать последнюю клавишу.
Ну, привезли это пианино к нему домой, поставили. Потом все ушли, он стал играть. Играет и думает: а почему это, интересно, я не могу нажать на последнюю клавишу? Зря меня что ли предупреждали? А попробую я, что будет! Нажму последнюю клавишу.
Ну что же, он нажал. На пианино точно на середине торчал красивый бронзовый подсвечник. Из подсвечника вылетела отравленная игла и убила его.
Потом это пианино переходило еще ко многим людям. И всех их оно убивало.
Ещё у одного человека в ванной была черная мочалка. Мочалку ему подарил один друг, то ли химик, то ли биолог, он не знал, который очень вскоре после того умер. Друг посоветовал хранить мочалку, но никогда не трогать, ни рукой, ни даже никакой перчаткой. Но ни в коем случае не выбрасывать.
Человек сначала хранил мочалку как память о друге. Но потом он эту историю подзабыл, и мочалка стала ему мешать, он не знал, куда её деть, решил выбросить. К тому же, изначально на мочалке было довольно здоровое черное пятно, ну а теперь пятно распространилось и мочалка вообще вся почернела.
Друг говорил примерно так: держи эту мочалку у себя, и в случае чего тебя никогда никто не тронет. Ты не понимаешь сейчас, но ничего, потом, если не нарушишь свои обещания и не забудешь про меня, потом ты когда-нибудь поймешь, и всё это тебе послужит.
Его друг был когда-то очень хороший парень, веселый, общительный, рубаха. Но с тех пор как он стал заниматься расследованием утечки какого-то газа на каком — то предприятии или чего-то такого, он стал выискивать пострадавших при этом происшествии, он стал мрачным и всю его общительность как лазером сняло. Сначала он понял, что за ним секретным образом следит милиция, когда у него было несколько случаев, что найденные им жертвы того несчастного случая на производстве вдруг куда-то исчезали. Потом он стал очень секретничать и скрывать результаты своих поисков часто даже от своего начальства, очень искусно заметал следы. Общаясь с теми пострадавшими, он, видимо, в чем-то от них набрался и стал тоже во многом, как они. Интересно, замечал он сам это или не замечал?
Ну так вот. Чтобы выкинуть мочалку, друг не решился брать её просто рукой, а где-то достал толстую химическую перчатку высокой защиты. В этот день, когда он только выписывал эту перчатку у завхоза у себя на работе, в комнате как раз было включено радио, и по нему какой-то въедливый голос говорил: «Дружок-
