Данное эссе было опубликовано 17 мая 2003 года в газете «Окна» (Израиль) под авторским названием «Если выпало в империи родиться — лучше сразу с перепугу обмочиться?»
Есть термины, вокруг которых кипят такие страсти, словно это не слова, а стаканы утренней водки после бурно проведенной презентации. Кого-то от них воротит, буквально выворачивает, другие к ним тянутся, вожделенно дрожа. Но никто не относится спокойно.
Кроме тех, конечно, кто на презентации отсутствовал или соблюдал умеренность в банкетном самоодурманивании. Те не волнуются, а лишь посмеиваются над похмельными страдальцами.
К подобным терминам относятся такие поразительные выражения, как «фашист», «коммунист», «демократ», ставшие за последнее десятилетие для одних площадной бранью, куда энергичней вполне уже одомашненных матюков, для других — манящими, звонкими дворянскими титулами при фамилиях. Практически ни один человек из тех, кто при помощи этих слов возносит кому-то осанну или, тем более, на кого-то бранится, ни в малейшей степени не в состоянии хоть сколько-нибудь связно растолковать, в чем сущность фашизма, коммунизма или демократии. Примерно так, полагаю, незабвенный Никита Сергеевич крыл неправильных художников пидорасами; он и в мыслях не держал реальный феномен педерастии. Ты что-то делаешь не так, как я считаю надлежащим, — стало быть, ты пидорас. Все. Конец сообщения.
Ты заикнулся о любви к родной стране — стало быть, фашист. Ты заикнулся о высокой регулирующей роли государства — коммунист. Об элементарных свободах — демократ. Все.
Ан и не все. В ответ на тупость и безапелляционность этих умозаключений встопорщиваются озлобленно и порой даже несколько тщеславно: да, если так, то я и впрямь фашист! Да, блин, коммунист я! Да, мать вашу, демократ!!
Волна, отразившись от стенки, катится обратно с удвоенной силой и пуще прежнего раскачивает утлый бумажный кораблик человеческого сознания.
Нечто очень сходное произошло в последние годы и с термином «империя». Давно уже выпавший из обиходного живого употребления, намертво, казалось, приватизированный историками и литераторами (поэтами и фантастами в основном), он оказался в какой-то момент разыгран так называемой антисоветской пропагандой («империя зла»), перекочевал в оголтело демократическую прессу начала ельцинских лет («положить конец имперским амбициям»; причем под понятие амбиций частенько попадали все попытки государства хоть как-то продолжать осуществление своих базовых функций) — и вот, глядишь, теперь становится для многих обозначением идеала («мы восстановим нашу Империю»). Обе крайности (как, впрочем, все крайности) свидетельствуют об избытке задора и скудости ума. А уж если слово «империя» начинают писать с большой буквы — это вообще никуда не годится. С тем же успехом можно писать Железнодорожная Сеть, Водопровод, Телефон, Унитаз… названия всех технических систем, которые созданы самими людьми для обеспечения более удобного и упорядоченного функционирования многих и многих в рамках некоего целого. Дикари южных островов во времена войны на Тихом океане молились на упавшие к ним сбитые самолеты и приносили им жертвы. Но мы-то уже не вполне дикари, или как?
Однако, с другой стороны, по поводу того, хорош или плох унитаз, мы и не спорим до хрипоты, ссорясь порой на всю жизнь из-за разницы во мнениях, которые никто и никак не может доказать, а лишь навязывает с упорством, достойным лучшего применения. С унитазом все просто. Унитаз, если он работает нормально, всяко хорош, и всяко плох, если у него, скажем, отказал смыв и дерьмо прет вверх.
Беды начинаются именно тогда, когда техническую систему, позарез нужную для облегчения жизни, систему, которую надо строить и отлаживать, мы начинаем провозглашать самоцелью и признаком наступившего светлого будущего. Тогда сразу начинаются споры и кулачные бои. Снести унитаз, который не смывает, и чтоб вообще духу его не было, оставим вместо него пустое место, настелем импортный палисандровый паркет, это будет вхождение в мировое сообщество и скачок материального прогресса! Нет, не сносить, унитаз без смыва нам дан Для самосовершенствования, он объединит нас едиными стремлениями, укрепит нашу волю, мы должны дорасти до него духовно!
Люди, люди, порождения крокодилов…
Попробуем невзначай сделать еще одну безнадежную попытку непредвзято разобраться в смысле термина «империя». То есть в том, какие условия приводят к возникновению обозначаемой им технической системы и для осуществления каких имение специфических функций эта система потребна.
Безнадежна такая попытка хотя бы потому, что, вернувшись к активной политической и публицистической жизни в качестве эвфемизма, обозначавшего СССР в пору его то ли застоя то ли расцвета, термин «империя» неизбежно продолжает нести на себе эту нешуточную печать. Спорить здесь и сейчас о достоинствах и недостатках империи — значит вольно или невольно, сознательно или не отдавая себе в том отчета спорить о достоинствах и недостатках СССР, а тем самым — о достоинствах, недостатках и, главное, дальнейшем пути его правопреемницы и, как ни крути глобус, местоблюстительницы, то бишь России. А уж тут-то непредвзятости и хладнокровия просто в принципе быть не может.
Да к тому же сложно вообще говорить на эту тему, ибо в современном языке нет соответственного «империи» антонима. Если не империя, то что? Государство? Но империя — тоже государство, частный случай государства, и ей присущи все недостатки, которыми такая двойственная система, как государство, набита битком. Всякое государство возникло на крови, путем экспансии, громя, давя, перемалывая и переваривая менее удачливых соседей; Англия из-за Шотландии насыпала не меньше трупов, чем из-за Индии, а Франция из-за Лангедока или Эльзас-Лотарингии не меньше, чем из-за Алжира. Ну и что? Это ничего не объясняет. Всякое государство в значительной степени является органом принуждения. Во всяком государстве элита копошится, борясь за власть, и совершает ради этой власти подлости и зверства. И тем не менее не придумано еще иного способа самоорганизации больших людских масс, чем государственность. Увы? Увы. Ну, и что же, что увы? Бросьте увыкать, мужчина, и предложите хоть что-нибудь взамен.
Глобализацию, что ли, то бишь размывание и уничижение государственных суверенитетов? Но это всего лишь переход изрядной толики власти от государственных структур к органам транснациональных корпораций, которые на данный момент являются куда более тоталитарными образованиями, нежели государственные машины подавляющего большинства государств. За последние несколько веков государства худо-бедно отработали определенные методики и механизмы защиты слабых от сильных, эта защита даже стала престижной, она привлекает людей с этической доминантой характера — конкурентная же экономика таких систем практически не знает и не может знать. Падающего подтолкни, вот на чем она держится.
В свое время я предложил в качестве антонима искусственно вытащенному на свет божий, архаичному термину «империя» столь же архаичный, стоящий с ним на равных термин «королевство». Не помогло. С обычным для подобных дискуссий глубокомыслием оппоненты разом воскликнули: среди современных государств очень мало тех, во главе которых стоит король. И на том дело кончилось. Как будто во главе всех государств, которые те же оппоненты называют империями, сплошь стоят императоры! Следуя этой логике, Рейгану надлежало бы назвать СССР генсекией зла. Но он не стал мудрить, и правильно сделал.
Попробуйте поговорить о чем-то, чему вы не можете подобрать альтернативной половинки. Проанализируйте, плохо или хорошо некое явление, если у него нет противоположности. Обсудите черное, не имея белого. Расскажите, как страшен холод, если нет тепла. Помусольте мужские недостатки в обществе, где отсутствует разделение полов. А мы посмотрим.
Уже само по себе отсутствие антонима настораживает. Дает понять нарочитость, неорганичность появления в современном политическом словаре слова «империя» — и тем самым дает понять весьма малую ценность схваток и преткновения копий вокруг него. Слово «империя» было извлечено из академической пыли для того, чтобы им ругаться. Вот и все.
А в одночасье выросшие на ровном месте хулители и апологеты империй, купившись на этот нехитрый прием, волей-неволей вынуждены сравнивать качественно разнородные явления. Обычно все кончается глубокомысленным и чрезвычайно страстным обсуждением, что лучше: империя или демократия. Не столь существенно даже, что исход подобных обсуждений предрешен с самого начала: конечно, демократия лучше. Существенно, что это обсуждение сродни обсуждению того, что предпочесть: шунтирование коронарных сосудов или цыпленка табака. Да кто же спорит, елки-палки: конечно, цыпленка табака! Двух мнений быть не может!!
То явление, которое принято называть империей, возникло в седой-преседой древности. Исторически
