напился. Стаканами, стоящими на столе, он пользоваться не стал, свежесть и чистота их показались Нечаеву подозрительными, особенно после того, как над ними помахали кисточками криминалисты. Теплая вода отдавала ржавчиной.
На подоконнике лежало несколько упаковок лапши «Доширак».
А вот на столе было настоящее изобилие. Коньяк стоял недопитый, и не просто коньяк, а «Курвуазье», три тысячи рубликов за флакон, и ведь не в каждом магазине. На овальной тарелке подсыхала интеллигентно нарезанная бастурма, на другой такой же тарелочке сох, скукоживаясь, тонко порезанный бородинский хлеб, сыр хороший, лимон порезали, на блюдечке шоколад поломан неровными кусками: Похоже, за столом сидели люди, которые выпивку любили и понимали в ней толк — по крайней мере, к хересу сало, даже с прожилками, подавать не стали бы. Продукты наводили на размышления, тем более что холодильник был практически пуст — кроме десятка яиц, початой бутылки растительного масла и ссохшейся потемневшей морковки, в нем ничего не было. Стало быть, деликатесы и коньяк принес гость. Легко было предположить, что разгоряченные коньячком собутыльники заспорили, и дело кончилось вульгарной поножовщиной.
Он вернулся в комнату и спросил:
— Документы нашли?
Следователь вздрогнул и посмотрел на него.
— Ага, — совсем по-детски сказал он. — Паспорт в серванте лежал. Илья Николаевич Медник. Одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения.
— В институте работал, — веским басом добавил один из понятых. — Солидный мужчина, не шантрапа какая, а вот гляди, как все обернулось…
— В каком институте? — тут же переспросил Нечаев.
Понятой пожал плечами.
— Да кто его знает, — сказал он, пристально глядя на диван. — В разговоре упоминал, мол, в институте работает, собак, говорит, режу.
Значит, в институте покойничек работал. Это Нечаеву уже не нравилось. В нынешних условиях научного работника могут за всякое прибить. Вон, говорят, в Москве уже десятка два ученых бейсбольными битами насмерть забили! Один за экзамены бабки брал, другой в наем помещение сдал за дикую цену, третий наркотик в лаборатории производить взялся, да, опять же, с бандитами общего языка не нашел. Но нынешний убитый, похоже, с абитуриентами дела не имел. Те, кто с ними имеет дело, лапшу «Доширак» не едят. И к научным светилам мужик не относился, иначе бы сейчас в квартире плюнуть нельзя было, чтобы в начальника не попасть. Так уж повелось, что при убийстве общественно значимого лица, как обычно пишут в справках, слетаются коршуньем начальнички, и каждый из них дело берет на личный контроль. Будто от этого их контроля преступник сам придет явку с повинной писать!
— Что-нибудь пропало? — спросил Нечаев.
Один из понятых оглядел комнату.
— Видеомагнитофона нет, — сказал он. — И вот здесь, — он показал на тумбочку, — маленький телевизор «Сони» стоял.
— Вы бы поквартирный опрос людей провели, — с видимым упреком сказал следователь. Помнил, щенок, курс криминалистики, который ему в следственной школе преподавали! — Есть же методики!
Нечаев поморщился. Может, где-то в учебниках и написано, что ходом расследования руководит следователь, наверное, это даже правильно. Только следователь должен быть не желторотым птенцом, а матерой птицей.
— Ты пиши, сынок, пиши, — отечески посоветовал Нечаев, с удовольствием глядя, как наливаются багрянцем оттопыренные уши полномочного представителя прокуратуры. — Как говорил вождь мирового пролетариата — дело молодых учиться, учиться и еще раз учиться.
Понятые были в годах, поэтому они заулыбались, понимающе глядя на сыщика. Краишев неопределенно хрюкнул и принялся стаскивать тонкие перчатки из белой резины, видом и цветом напоминающие пятиствольные презервативы. Осмотр он уже закончил, и перчатки ему были без нужды.
Молодой следователь мог и не знать, что поквартирный обход с целью выявления свидетелей преступления уже проводится и именно в соответствии с рекомендациями, который предлагался в очередных вестниках следственной практики.
— Я вам больше не нужен? — вежливо поинтересовался эксперт. — Тогда закиньте меня в морг. У меня сегодня еще два вскрытия.
— Конечно, конечно, — отозвался Нечаев. — Пойду, машину посмотрю.
В коридоре у искалеченного окна с мутным грязным стеклом курили Примус с Авиловым. Увидев выходящего из квартиры Нечаева, оперативники, не сговариваясь, бросили бычки в угол.
— Тишина, — ответил на немой вопрос Примус. — Никто, как водится, ничего… Жил обособленно, с соседями отношений не поддерживал, но при встрече здоровался. В квартире не гудел, людьми характеризуется положительно, серьезный мужик, весь в науке.
— Жена, дети? — мрачно поинтересовался Нечаев, с тоской разглядывая выбритый до блеска череп Примуса. Кто его так в отделе назвал и за что — уже никто не помнил. А гляди ж ты, прижилась кличка, никто уже старшего оперуполномоченного Николая Евграфова иначе и не называл.
— Не был он женат, — сказал Примус.
— Ладно, — сказал Нечаев. — Ты, Николай, сходи, посмотри машину. Надо Краишева домой отправить. Ему еще сегодня наших клиентов потрошить. А ты, Леша, иди в квартиру. Следаку помощь по возможности окажешь. И повежливее там, не хами, он хоть и зеленый еще, но ведь из прокуратуры, гордость впереди него бежит.
— А ты? — спросил Примус.
— А я самое трудное на себя возьму, — лицемерно вздохнул Нечаев. — Пойду пивка попью, пока этот клоун пишет.
Вот живешь и не знаешь, что за бедствие на тебя обрушится. Вчера еще ты что-то планировал, прикидывал, как будешь щурят из речки на спиннинг таскать да вечером уху из котла под водочку вместе с друзьями хлебать, а утром тебя выдергивает дежурный и гонит на труп, и ты начинаешь потихонечку понимать, что мечты, они за несбыточность мечтами и называются. Ничего у тебя не будет, кроме надоевшего кабинета со старой мебелью и поисков неизвестного идиота, который прирезал талантливого или подающего надежды российского ученого.
Кружечку пива он все-таки выпил, только мыслей от этого не прибавилось.
Через полчаса он вернулся в квартиру.
Труп уже увезли в морг, следователь заканчивал писать протокол осмотра места происшествия, а Авилов, присев на корточки, уныло рылся в книгах и журналах, уложенных в стопки у стены.
— Что-нибудь нашел? — спросил Нечаев оперуполномоченного. Тот, не поднимая головы, отрицательно мотнул головой.
— Будем работать, — со вздохом заключил Нечаев и повернулся к следователю: — результаты поквартирного обхода мы вам сообщим рапортом. Но, вкратце говоря, никто ничего не видел, подозреваемых нет, и вообще… — он неопределенно пошевелил пальцами и грустно закончил: — глухарь не глухарь, а где-то рядышком.
Он присел на корточки рядом с Авиловым, взял в руки верхний журнал, который назывался просто и вместе с тем загадочно — «Вопросы гистологии», невнимательно перелистал его и спросил: — Примус где?
— Он в соседний подъезд пошел, — сказал Авилов. — Там еще одна семья с дачи приехала. Осталось неотработанными двенадцать квартир.
Нет, особого результата от опроса жильцов этих квартир ждать не стоило. Уж если соседи ничего путного сказать не могли, то в других подъездах этого самого Медника, наверное, и в лицо не знали. Такова уж нынешняя жизнь в городе — утром люди бегут на работу, к ночи с нее возвращаются, а выходные дни вкалывают на даче или обживают семейный диван. Общаться с соседями некогда.
Убийство смахивало на элементарную бытовуху. Встретились, поспорили; может, научные споры вели. Не сошлись во взглядах. Ну, оппонент и привел последний веский довод. А хрен их знает, как они
