— Ну, там, не то записал.
— A-а, да-да-да-да, он что-то упоминал. Но там же, вроде, какие-то опечатки? Или — что?
— Ну, не опечатки, а… как бы кусок радиопередачи вписал механически.
— Радиопередачи? А, да-да-да, что-то там про рыло в пуху, так, кажется?
— Ну, примерно.
— Примерно так. И что же это за передача была? По птицеводству?
— Да нет, по искусству, скорее.
— Ой, обожаю искусство, моя слабость. Я ведь и сам немножко искусствовед. Так что же там передавали, поделитесь.
— Ну, это надо с начала… я же всё это вчера написал у вас.
— Не совсем у нас, но меня ознакомили. Очень интересно. Например: «Наш организм то и дело лихорадит, все системы отказывают, органы распухают, члены трясутся. Кто виноват?»
— Это я, значит, и туда?
— Неужели вы думаете, что это я вписал про распухающие органы, хе-хе? Но кто же виноват… тут у вас как-то обрывается.
— Ну, это часто, лезут обрывки без начала и конца.
— А вот отыскивать начала и концы — это мое профессиональное хобби. У нас тут позавчера человечка одного машинкой сбили — да что я вам рассказываю, вы же об этом лучше меня знаете, верно? Ну, вот, а в кармане у него книжечка записная оказалась, и вот послушайте, что в ней записано: «Организм лихорадит, органы распухают, члены трясутся. Кто виноват? — разумеется, думающая часть. Что делать? — естественно, бить по мозгам. И, с одобрения всех членов и органов, бьют по мозгам, перекрывают им кислород, промывают, выдавливают из организма, и они вытекают. Или перерождаются. И остается…» — что?
— …Пустота.
— Зна-аете. Знаете! Так, значит, и к тельцу подошли, и кармашки проверили, и книжечку перелистали — что искали-то?
— Ну, я же всё написал вчера в отделении, и психоаналитик может подтвердить, я там всё указал — спросите!
— Льва Семеновича-то? Спросили, а как же. Он подтвердил. Вот выписка из вашей карточки, им заверенная. «Невроз… дистония… СХУ». Это что еще за СХУ?
— Ну, усталость.
— А, да, верно: «Синдром хронической усталости. Слуховые галлюцинации на почве переутомления. Попытки рационализации сверхчувственным восприятием». Больше ничего.
— Как «галлюцинации»? Как «попытки»? Он же сам, сам мне объяснил, что это вторжение чужой личности — вот этой, убитой. Я принимал то, что он думает, трансперсонально…
— Ах, вот в чем дело! Что ж он не написал ничего?
— Ну, я не знаю, это вы у него спросите.
— Спросим, а как же. А не можете ли принять — трансперсонально — то, что я сейчас думаю? Нет? И не надо, я вам скажу. Вы можете быть трансперсоналом, трансвеститом, телепатом, это ваше личное дело. А вот грабеж и убийство — это уже не только ваше дело.
— Я не убивал его! Я… я не помог, да, я уехал, но я не убивал!
— Как же не убивали? Ведь ушибленного человечка иногда достаточно повернуть мордочкой вниз, и он выживет, а не повернешь — умрет.
— Да он сразу — наверное, когда об стену, то есть об забор этот, — и лежал уже трупом. Но я «скорую» вызвал!
— К трупу?
— Ну, на всякий случай.
— Угу. А на всякий случай, как вы оказались там, в этот момент? Совпадение?
— Н-нет.
— О! Первое правдивое слово. Значит, в момент наезда вы оказались на месте преступления не случайно?
— Нет, но это не то, что вы думаете. Я ехал на голос.
— Он так кричал?
— Да нет, на внутренний, ну, по пеленгу. Я слушал и быстро проезжал вперед.
— Как быстро?
— Ну, как можно быстрее, чтобы он не ушел.
— Вот он и не ушел. Не надо так быстро ездить в городе. Ладно, ясно. Пойдемте.
— Что ясно? Куда?
— В дверь пока. Да вы не волнуйтесь, для вас всё уже, можно сказать, в прошлом. Расслабьтесь.
Ну, вот. Вот и дожил. Нары и параша. И за что? Я же ничего не сделал. Меньше, чем ничего! Ничего не замышлял, ничего не хотел. И ничего не хочу — только жить. Просто жить, по-человечески, как люди живут. Ну так за что же? Сотовый забрали, адвокату позвонить не дали. Да что ж это такое? И как тут холодно! Голова гудит. Какая-то пустота и гул. И озноб. Простыл, что ли, по-настоящему? Или давление скакануло? Никогда, вроде… Тошно. Какая грязь, дрянь, на это лечь-то — стошнит. И не лечь — стошнит. Как бомж, пиджаком накрывшись, дожил! Как же здесь хо-лод-но.
— Ну, Филипп Федорович, к холоду-то уж должны были попривыкнуть. И к наружному, и к внутреннему.
— Это… — от вас? Ч-чертовский х-холод.
— Очень точное замечание. Ничего, я не надолго. Так только, потолковать по душам.
— П-по мою душу?
— Да кому она нужна, ваша душа? Мне — нет: не представляет практического интереса. Но представляет некоторый интерес другая душа. Одного зашибленного юродивого.
— Но она ведь уже… отлетела? В раю, наверное; юродивые же все там.
— Ой, не болтай о том, чего не знаешь, душевед! В спорных случаях судьба души ТАМ решается оставшимися ЗДЕСЬ. Теми, которые с ней соприкасались.
— А почему его случай спорный?
— Если ты этого до сих пор не понял, то и не надо. От тебя этого не требуется.
— А ч-что от меня требуется?
— Вот правильный вопрос. От тебя НИЧЕГО не требуется. Строго, категорически, если хочешь, императивно: НИЧЕГО!
— Так, а ч-что тогда — что императивно?
— Оставайся самим собой. Оставайся верным себе. Оставайся таким, какой есть. Этого достаточно. Это то, что нужно. Это всё, что нужно. И будет тебе и новая квартира, и теплое море, и новая сеть.
— И разбитое корыто?
— А корыто я тебе разобью за взгляд влево или взгляд вправо, ты понял меня, сказочник?
— Я п-пошутил.
— Чувство юмора у нас кончается с подписанием договора, так что веди себя правильно.
— Но ведь у вас, кажется, положено кровью? Я таких не п-подписывал.
— Да, кровью. Но мы не отстаем от жизни. Мы в гуще. Идем навстречу клиенту, учитываем спрос, готовим предложения: маркетинг! Как у вас, только лучше. Сейчас договора подписываются исключительно чужой кровью. Твой подписан дважды: вначале как соглашение о намерениях, а затем как обязывающий текст.
— Какое соглашение? С кем? Я ничего… Кто вы?
— Что это у вас всё проблемы с опознанием? А вот гляньте-ка на фоторобот преступника — узнаёте?
— Но это же я!
— Во, давно бы так; фиксируем явку с повинной.
