потопить крейсер до погрузки, то предназначающееся ему топливо пойдет другим. То есть урон-то мы нанесем, но этим невольно приблизим конечную цель — выход в море всей остальной эскадры, потому что заправлять нужно будет уже меньшее количество кораблей. Неплохо было бы «пройтись» и по наземным целям: складам вооружения и боеприпасов. Но это уже по возможности. Одно дело незаметно подплыть к кораблю под покровом ночи и прикрепить к его борту мину, и совсем другое — пробраться на охраняемую территорию, грамотно разложить заряды и уйти без потерь. Радиовзрывателей, к сожалению, еще не изобрели, так что все очень просто: фитиль и спички. Вместо поспешных действий нам надо усилить снабжение наших разведгрупп взрывчаткой.
В процессе долгих споров Раскун согласился с моими доводами — сильно уж ему не терпелось снова оказаться в центре событий. После разгрома шпионской сети Вилянги тайная полиция фактически сидела без работы: двойные агенты регулярно слали дезинформацию бывшим начальникам, уровень лояльности населения, по опросам журналистов, бил все рекорды предыдущего времени, преступность, запуганная разделом о военном положении указа «О мерах», затаилась. На первый план выступил Традорн. Каждую неделю газеты публиковали интервью с Главкомом, где он подробно отчитывался перед народом о ходе подготовки к грядущему вторжению. Военные стали героями дня, а тайная полиция, начавшая, по моему мнению, войну первой (арест Гаругха и все последующие события), отошла в тень. Раскун имел полное право ревновать и гореть нетерпением.
— Задача имперской безопасности, — утешал я его, — состоит в том, чтобы выполнять свою работу скрытно, не привлекая внимания ни к себе, ни к своим офицерам. Зачем вам лишняя популярность? При дворе знают, какой огромный вклад внесла ваша служба в общее дело. Да и продолжает вносить — одни разведчики в Вилянге чего стоят! А порядок в стране? На плечах тайной полиции надежно покоиться вся Империя!
— Ты не переборщил? — деловито спросил внутренний голос. — У Раскуна уже вон, глаза уже закатываются от восторга и гордости за свою службу. Плесни дегтя в его бочку — пусть не расслабляется.
— Господин министр, — я не стал спорить с невидимым собеседником, — как движется работа с оппозицией Вилянги?
Раскун помрачнел, похоже, затронул больную тему:
— Все не так просто. Идеи Гаргугха не встретили широкой поддержки среди соратников. Он еще до ареста предлагал вступить в переговоры, но его и тогда не поддержали. Известие о провале агентурной сети и аресте одного из лидеров всколыхнуло подполье. Завязалась ожесточенная дискуссия, оппозиция раскололось надвое. Меньшая, радикально настроенная часть подпольщиков, с воодушевлением поддержала призыв нашего полковника к вооруженному восстанию, а более умеренные противники режима возмущены предложением «перебежчика» (наиболее мягкий из употребленных ими эпитетов). В результате стороны пришли к компромиссу: против своих они воевать не станут, но и Гаругха не выдадут. В целом, ситуация не изменилась — помощи ждать неоткуда, но противник до сих пор ничего не знает о провале внешней разведки.
— Печально, господин министр. Я-то надеялся на небольшую заварушку в Вилянге с началом вторжения. Это бы сильно расстроило планы по поддержке десанта. Не сильно-то повоюешь за морем, когда у тебя самого в стране неспокойно. Жаль...
— И не говорите, Сергей! Гаругх тоже сильно огорчился. Он думал, что хорошо все рассчитал, а оказалось вон оно как.
— Таа-к, — протянул я, — а наш полковник не засомневается в правильности своего выбора? Товарищи не поддержали, а наоборот — осудили, да еще и в предательстве обвинили. Хм, это серьезный повод для размышлений. Кстати, лично мне ближе позиция его соратников. Заговор против императора — это нормальная ситуация в стране с тоталитарным режимом, а вот открытая поддержка иностранного государства, с которым идет, ну хорошо, не идет, а скоро начнется война...
— Гаругх твердо намерен продолжить переговоры, — Раскун иронически прищурился на мои слова.
Я смутился:
— Действительно, — ехидно влез внутренний голос. — Использовать мы его будем, но в душе осуждаем. Какое лицемерие!
— Полковник не теряет надежды уговорить лидера Западного крыла подполья, — тем временем продолжил глава тайной полиции. — Тот колеблется. Он его дядя и тоже мечтает о возвращении трона семье. Все, понимаешь, оценивает шансы: то ли рискнуть и поставить на Норэлтир, то ли довольствоваться тем, что есть.
— О патриотизме, интересах Родины и тому подобном речь не идет? — уточнил я.
Раскун в ответ только улыбнулся и покачал головой.
— Забавная семейка, вы не находите?
Собеседник пожал плечами и сказал:
— Сложно судить о нравах чужой страны. Может у них это в порядке вещей.
Настала моя очередь улыбнуться, но меня остановил внутренний голос:
— Не стал бы на твоем месте развивать эту тему. Ты ставишь его в двусмысленное положение — вспомни свержение Совета, в котором Раскун сыграл не последнюю роль.
— Не слишком тождественные ситуации! — не согласился я.
Но больше разговоров на эту тему у нас действительно не было.
Вторжение мрачной тенью нависало над будущим страны — разведчики докладывали о завершении заправки боевых кораблей — в очередь на погрузку встали десантные баржи. Мы снова заспорили с Раскуном о выборе целей для диверсий. Старый чекист яростно доказывал необходимость уничтожения транспортов противника. Мол, чем меньше десанта выйдет в море, тем проще нам будет отразить вторжение. Крейсера, линкоры и дредноуты, по его мнению, не представляли для нас серьезной угрозы. К сожалению, наш министр слабо себе представлял возможности вилянгских военных кораблей — все мыслил категориями парусного флота и ядерного оружия. В смысле, стреляющего ядрами. «Что они могут нам сделать? — говорил Раскун. — Ну подойдут к берегу, поддержат пехоту и танки, а что потом? Первой линии нам все равное не удержать, а дальше сражение откатится на основной рубеж, а уж там развернется наша артиллерия!»
Я доказывал ему ошибочность такого подхода, рассказывал о дальнобойности корабельных орудий Вилянги, пытался описать огневую мощь крупнокалиберного пулемета, но все без толку! Не укладывалось в голове человека XIX века мысль о том, что количество пехоты перестало быть определяющим фактором в сражении. По моему замыслу основной урон десанту должны нанести авиация и подводные мины, а для этого желательно существенно проредить конвой еще до выхода в море. Его свяжут боем корабли нашей объединенной эскадры, а бомбардировщики начнут работать по транспортам.
Не доходило до Раскуна, что наших летчиков уничтожат еще на подходе, если мы не поможем им!
Выход из конфликтной ситуации подсказала Настя. Когда в очередной раз я пожаловался девушке, что «упертый ретроград», имея в виду министра внутренних дел, никак не хочет со мной соглашаться, она посоветовала свозить его на полигон Генштаба. Как всегда лоториня обращала внимание на детали, нередко ускользающие от меня — Традорн давеча хвастался новым противотанковым орудием от наших конструкторов, а я прохлопал ушами, пытаясь вникнуть в отчет о строительстве оборонительной линии. Оказывается, на яхте, украденной в порту Вилянги, стояла небольшая пушечка. Она пряталась в бронебашенке на корме, потому и осталась незамеченной. Ее подняли на поверхность вместе с содержимым оружейной комнаты и передали на изучение оружейникам. Те смогли воспроизвести и этот образец инженерной мысли Вилянги.
С полигона Раскун вернулся подавленным. Результаты стрельбы новых пулеметов и пушек заставили старого чекиста существенно пересмотреть свои взгляды на возможности армии противника.
Эх, если бы мы могли послать больше групп и уничтожить все корабли! Но разведчики докладывали, что им нелегко приходится на вражеском берегу из-за слишком высокой плотности патрулей. Да и местное население активно сотрудничает с контрразведкой — об этом рассказывал Гаругх. Так что вместо увеличения количества целей можно провалить всю операцию, наводнив прибрежную зону нашими
