страдаем от голода и жажды, когда нас преследуют, оскорбляют, несправедливо обвиняют в чем-то. Потому что Иисус научил нас, что вера эта идет от нашей доброты, чистоты нашего сердца, от нашего милосердия и желания мира. И мы, вспомнив слова Христа, сказанные на горе, обретем эту веру. Потому что он обещал нам, что если мир, где мы живем сейчас и где стареем, несовершенен, то другой мир, который придет ему на смену, будет прекрасным и полностью нашим. И не на какое-то время, а навсегда.
Как только он умолк, в чудесном согласии с его словами церковь заполнили звуки органа, которые поддержал хор, исполнивший песнопение о том, как мир нуждается в любви.
Каждый раз, когда преподобный Маккин слушал это удивительно стройное звучание голосов, мурашки пробегали у него по коже. Он подумал, что музыка — величайший дар людям, один из немногих, способных настолько перевернуть душу, что содрогается и тело.
Он прошел к клирикам по другую сторону алтаря и оставался там до завершения службы, глядя на заполнивших церковь прихожан.
Его ребята, помимо тех, кто дежурил в общине, сидели на первых скамьях. Как и во всем прочем, он предоставил им свободу решать, молиться ли и присутствовать ли на церковной службе. «Радость» — это место человеческого обращения и только потом религиозного. Тот факт, что общиной руководит католический священник, никак не влиял на выбор ребят. Но он понимал, что они пришли в церковь ради него, зная, что порадуют его, если примут участие в этом единении.
И пока что этого ему было достаточно.
Церковь Святого Бенедикта находилась в центре жилого квартала Бронкса, получившего название Кантри-клаб, где проживали в основном люди итальянского и испанского происхождения, их легко было распознать среди присутствующих по характерной внешности.
В вестибюле церкви на стене возле статуи Мадонны размещались медные таблички в память о покойных прихожанах. В основном итальянские или испанские фамилии. И в самом деле, в течение дня, дабы не обидеть ни одну из этнических групп, служба велась в церкви на разных языках.
Маккин прошел к алтарю и принял облатку из рук приходского священника, который не преминул взглядом выразить ему благодарность за проповедь. Под чарующие звуки музыки, которые вместе с запахом ладана заполняли церковь, преподобный Пол Смит довел службу до конца.
Спустя некоторое время священники стояли, как обычно, у порога, провожая верующих, обмениваясь с ними впечатлениями, слушая их рассказы или делясь приходскими новостями. Зимой подобные беседы велись обычно в вестибюле, но в этот прекрасный апрельский день все выходили на улицу и задерживались на ступенях храма.
Отец Маккин выслушал поздравления по поводу своего комментария к Евангелию. Эллен Карраро, старшая сестра поварихи, с блестящими от волнения глазами, заговорила с ним о своем артрите, Роджер Броуди, плотник-пенсионер, который иногда оказывал приходу бесплатные услуги, пообещал придти завтра в «Радость» и починить крышу. Постепенно люди стали расходиться к своим машинам и по домам — многие шли пешком, потому что жили поблизости.
Приходский священник и отец Маккин остались одни.
— Сегодня ты волновался как никогда. Ты большой души человек, Майкл. Судя по тому, что и как говоришь, что и как делаешь.
— Спасибо, Пол.
Преподобный Пол Смит посмотрел на Джона Кортигена и ребят, которые стояли поодаль у лестницы, собираясь отправиться в общину, затем с некоторым смущением взглянул на Маккина:
— Хочу попросить тебя об одном одолжении, если сможешь.
— Слушаю тебя.
— Анджело нездоровится. Знаю, что воскресенье — важный для тебя и твоих ребят день, но не мог бы ты сегодня заменить Анджело и провести службу в двенадцать тридцать?
— Нет проблем.
Дети, конечно, заметят его отсутствие, но в этот особый день он ощутил вдруг какой-то иной душевный настрой, совсем не подходящий, чтобы составить им компанию за обедом. Странное чувство подавленности не покидало его, и он решил, что лучше отсутствовать, чем общаться с детьми в плохом настроении.
Он спустился по лестнице и подошел к ребятам.
— Мне жаль, но, боюсь, вам придется обедать без меня. Я занят в приходе. Приеду позже. Скажите миссис Карраро, чтобы оставила мне что-нибудь горячее, если только не уплетете все подчистую.
На лицах некоторых ребят он заметил огорчение. Джерри Ромеро, самый старший по возрасту, уже давно гостивший в «Радости» и ставший для многих товарищей своего рода ориентиром, высказал общее мнение:
— Если хотите, чтобы мы не обиделись, позвольте сегодня вечером посмотреть фильм из «Фастфликса».
«Фастфликс», фирма проката DVD по почте, благодаря дипломатическому искусству Джона бесплатно обслуживала «Радость». В общине, где все немало трудились и во многом себе отказывали, даже просто совместный просмотр кино — это своего рода роскошь.
Маккин погрозил Джерри пальцем:
— Это злостный шантаж, Джерри. Говорю это тебе и твоим товарищам. И все же вынужден уступить желанию общины. Кроме того, мне кажется, как раз вчера мы получили один сюрприз. Даже два.
Он жестом остановил возможные расспросы:
— Потом поговорим об этом. А теперь идите, а то остальные ждут вас.
Оживленно обсуждая что-то, ребята направились к «бэтмобилю» — так они прозвали свой микроавтобус. Маккин смотрел им вслед. Пестрая масса разноцветных одежд и клубок проблем, слишком сложных для их возраста. С некоторыми ребятами крайне трудно найти общий язык. Но все они составляли его семью, а «Радость» на какое-то время становилась семьей для них.
Джон задержался на минуту, прежде чем догнать их:
— Хочешь, приеду за тобой?
— Не беспокойся, кто-нибудь подбросит меня.
— О?кей, тогда до встречи.
Маккин постоял на дороге, пока автобус не исчез за углом, потом поднялся по ступеням и вернулся в церковь, которая к этому времени уже опустела. Только у ближайшей к алтарю скамьи стояли две женщины — они пожелали лично продолжить коллективное общение с Богом, происходившее во время мессы.
Справа от входа находилась исповедальня из светлого, покрытого лаком дерева, в которую вели два входа, завешенные бордовым бархатом. Горящий красный огонек говорил о присутствии исповедника, а другой, поменьше, — свободен ли он.
Кабинка исповедника была тесной, зато здесь стояло удобное плетеное кресло, над которым висело бра, освещавшее мягким светом голубую обивку.
Кабинка исповедующегося выглядела более спартанской — скамеечка для коленопреклонения и решетка для конфиденциальности, в которой многие нуждались в такой интимный момент.
Маккин уединялся здесь иногда, не включая лампочку, то есть не обозначая своего присутствия, и размышлял о том, как решить экономические проблемы общины, обдумывал, как быть с тем или иным ребенком, представлявшим особенно трудный случай.
И неизменно приходил к заключению, что все заслуживают одинакового внимания, что с теми средствами, какими он располагает, они творят и еще будут творить настоящие чудеса. И что в конце концов, даже если идеи разлетаются порой, как птицы, во все стороны, все равно можно отыскать, где они вьют себе гнездо.
В этот раз, как всегда, отодвинув штору, он вошел в исповедальню и, не включив свет над головой, опустился в старое, но удобное кресло. Полумрак служил хорошим союзником для размышлений. Священник вытянул ноги и откинул голову к стене. То, что он видел по телевизору, потрясало, переворачивало душу, не оставляло равнодушным никого, даже если не затрагивало лично.
Бывали дни, как этот, когда его жизнь оказывалась словно на весах, и труднее всего ему было понять — при всем том, что говорил на проповеди — не только людей, но и волю Господа, которому он служил.
