– Заходите как-нибудь… чайку попить…
– Спасибо, обязательно загляну.
На даче у М. К. я действительно с весны. До этого я в основном жил в городе. Также из милости М. К., на различных его квартирах. То есть «его» – в современном, частнособственническом смысле; он даже умудрился, потакая какой-то своей таинственной причуде, приобрести мою прежнюю квартиру на Петроградской. На похоронах мне сказали, что в ней-то он и погиб.
(К слову, сейчас, когда я впервые записал эту информацию на бумаге, она наводит меня на некоторые мысли. – Не забыть!)
Итак, о Зимогоре.
Вскоре после нашего знакомства я действительно зашел к нему на чаек.
Что мне было до этого о нем известно – от М. К., от соседей?
То, что Зимогор – широко известный в советское время переводчик с французского. Сейчас он, конечно, по-прежнему кое-кому известен как переводчик, но широко известным его никак не назовешь, ибо где теперь вся та читающая публика? Читающая – или хотя бы обменивающаяся книгами? Корова времени слизнула шершавым языком. Что еще? Что живет он бедно, возможно, на одну только обесценившуюся пенсию. Можно было предполжить, что человек он интересный, если только не выжил из ума, наподобие Плюшкина. Вот, пожалуй, и все.
Настоящего чая у него не было, только травяной. На веранде лежали разложенные для просушки на газете красноватые листья иван-чая.
Сам он был одет на этот раз в ватник поверх той же кофты, те же штаны, валенки, голова замотана тем же толстым платком. На руках – митенки (перчатки со срезанными кончиками пальцев).
– Я тут записывал кое-что, холодно, – пояснил он. – Можете не раздеваться.
Он провел меня в комнату. От небольшой железной печки (типа буржуйки) в углу шло тепло, но это эфемерное тепло скорее подчеркивало холод и сырость, очевидно, давно господствовавшие в этой комнате с пузырящимися обоями. Коленчатая труба, обмотанная обрывками асбеста, через форточку была выведена на улицу. А каково здесь зимой?
Зимогор снял с печки закопченный чайник, закрыл чугунным диском открывшуюся конфорку.
– Место для гостей, – он указал мне на стул, стоявший спиной к печке.
Около печки лежала груда хвороста и стоял прислоненный к стенке топорик.
– Если хотите, я подброшу. Дров у меня нет, приходится самому собирать хворост. Большую печку этим натопить трудно.
– У меня хватит до весны, могу поделиться.
– Спасибо.
В нормальном интеллигентском разговоре обычно присутствует что-то игровое, он может напоминать игру в шахматы, игру в бисер, как у Гессе, что-нибудь почтенно-карточное, например бридж, – главное, возникают, иногда в виде возможности, иногда реализуясь до конца, многоходовые комбинации, но в нашем разговоре с Зимогором начисто отсутствовала всякая многоходовость. Так, немного, чуть – усталое тепло, желание быть приятным, без надежды и перспективы, а в основном – глинистая тяжесть.
– Вы в технике разбираетесь?
– Немного.
– Я тут нашел кое-что на чердаке, можете взглянуть?
В России известен единственный универсальный способ борьбы с сыростью, холодом и глинистой тяжестью, хотя в последние годы я не часто им пользуюсь; я не зря прихватил, идя к Зимогору, фляжку коньяка. (На
В глазах Зимогора появился слабый блеск, щеки чуть зарумянились.
Выпив еще по рюмке, мы поднялись наверх.
Планировка дачи Зимогора не слишком отличалась от планировки
– Не на что ремонтировать, – пожаловался Зимогор. – Правда, вниз пока не протекает.
Он открыл низкую дверцу чердака, пошарил в темноте и достал винтовку с длинным тонким стволом.
– Мелкокалиберная, бельгийского производства. Думаю, мой отец спрятал. Привез после войны… Я помню, в детстве отец давал мне пострелять. К ней должны подходить обычные патроны для мелкокалиберной винтовки, но у нее что-то с затвором – наверное, слишком долго лежала в сырости. Так посмотрите?
– По-моему, ее надо прежде всего разобрать и почистить.
– Так вы сможете? Возьмите на несколько дней, если хотите.
Коснувшись оружия, разговор пошел веселее. Взяв винтовку, мы спустились вниз.
– Патроны у меня есть, – выдвинув ящик стола, Зимогор показал картонную упаковку.
– А вы знаете, от кого собираетесь обороняться?
– Зачем конкретизировать… С оружием как-то спокойнее… Хотя, конечно, от двуногих волков это не спасет.
– Но бывает дичь и поменьше, правильно?
– Именно.
Пожалуй, время сказать и о них, иначе многое в нашем разговоре будет непонятно. (К слову, М. К., когда я переехал на дачу, оставил мне газовый пистолет. Этого мало.)
Первый раз они заходили ко мне весной. Двое.
– Что, дядя, ничего не надо?
Тощие, обтрепанные, в какой-то немыслимой обуви, но с волчьими глазами.
– Дров поколоть, забор поправить?
Я отказался – вежливо, но твердо, чувствуя исходящую от них опасность. В то время я, однако, не особенно боялся. М. К. навещал меня почти каждую неделю, беспокоясь о том, как продвигается проект. Приближалось лето, приезжали все новые соседи, дачный квартал заполнялся людьми. Сомнительная парочка на своих предложениях не настаивала, и я о ней забыл надолго.
Вновь они появились в середине августа.
На этот раз они выглядели лучше – загорелые, в потертой, но чистой одежде. «Волчинка» в глазах, впрочем, никуда не делась. Не особенно молодые, думаю, за сорок. У одного на запястье никелированная цепочка, у другого на среднем пальце татуировка – перстень. Обыкновенный, с черным квадратом.
– Здрасьте. А правду говорят, что вы профессор? – это тот, который с цепочкой.
Другой, с перстнем, держал в руке брезентовую сумку, из которой торчало горлышко бутылки.
– Да, пожалуй, правду, – ненужная гордость помешала мне отречься от профессорского звания.
– С детства мечтал познакомиться с профессором, – покачал головой окольцованный. – Не откажетесь по чуть-чуть? – он приподнял сумку.
Мне по-прежнему думалось, что опасность не так уж велика, а лучше побыстрее разобраться в ситуации. Разговаривали мы у калитки. Открыв калитку, я пригласил их зайти. Не стал звать в дом (что было разумно), а усадил у круглого садового стола и принес из дому стаканы. Да только мне ли не знать, что разумных предосторожностей достаточно не всегда, а волку протянешь палец – он и руку отъест. Не надо, впрочем, думать, что со мной самим что-то случилось.
Все выглядело очень естественно, границ никаких они как будто не переходили…
В бутылке, которую они принесли с собой, был обыкновенный портвейн, и даже, пожалуй, не поддельный.
На закуску я набрал десяток яблок – прямо с дерева.
– Хорошо тут у вас… Как Ньютон – сидишь под деревом, теории изобретаешь.
– Почему бы и нет? Если думается – почему не думать?
