— А бог его знает… — замолчал, подумал о чем-то, и продолжил. — Ты вот на меня в доме обиделся.-
И выставил изуродованную руку, с железной чашкой вместо кисти и торчавшим из неё кинжалом, останавливая, готовые сорваться с губ возражения.
— Обиделся, у тебя на морде, как на пергаменте писано было. Не шутковал я, говоря, что надо было татя стрелять. Ежели ты его убил бы, то покойник не скажет куды вы побегли.
— Да мы через поле поперли, там такие следы остались…
— Тю, та трава поднялась ужо и поле опять диким стало. А так живой разбойник, своих на татьбу подобьет, да и укажет где вы с дороги свернули. Пойдем. Надо нам ещё пищали осмотреть…
Ночь прошла довольно беспокойно. Пару раз часовым что-то мерещилось и они поднимали нас. Просидев с полчаса и выяснив, что тревога ложная мы уходили обратно спать. Мне повезло, признав меня не годным к строевой, освободили от почетной караульной службы. Да только совесть моя бодрствовала и заставляла бренное тело, шарахаться от малейшего шороха. Только перед самым рассветом, когда темнота стала серой, и постепенно светлело, немного успокоилась и задремала.
'Темные линии ложатся на белоснежный ватман, выводя контур опорной рамы. Она вдруг отрывается от бумаги, обретает форму, объем и медленно вращается, показывая себя со всех сторон.
Замирает, начинает светиться, пульсирующим красным отблеском на угловом соединении. Увеличивается в размерах, и сразу становиться понятна причина. Силовая часть выполнена на коротком плече поперек волокон, а надо наоборот, ибо нагрузка здесь идет сверху вниз. Перестраивается, окрашивается зеленым и отъезжает назад. Появляется редуктор, потягиваясь как ленивый, сытый кот, ползет к своему месту, подняв вверх, словно хвост, короткий приводной рычаг.
Прежде чем встать на крепления, покачал маховиком в разные стороны, потом улегся и застрекотал храповиком, словно замурлыкал. Приползла подающая тележка, крадучись словно мышь, она тихонечко заняла свой пост и затаилась. Бодро промаршировали крепежные шпильки, ввинтились в деревянную балку и заблестели полированными головками. Многочисленными тараканами изо всех щелей полезли гайки, гвозди, бочонками прокатились нагели, прискакали заклепки. Вся эта живность облепила раму, вгрызлась в неё с противным скрежетом и жужжанием. Потом разом все стихло…
Бум… Хлопнуло вдалеке. По листу пробежала рябь. Бумс. Грохнуло ближе и гораздо сильней. Деревянная линейка, прижимавшая край соскользнула… Краешек изогнулся, а вместе с ним покосилась вся конструкция. Сердито зашипев, кот вскочил, распушил хвост и, выгнув спину, замахнулся когтистой лапой, зацепился за плечо, — Вставай — Промурлыкал голосом Силантия'
Открываю глаза и вижу в предрассветных сумерках склонившегося надо мной старого стрельца.
— Вставай. Разбойнички идут.
Резко сажусь. Потянулся под лавку за сапогами. — Сколько их? — Наматываю портянку и сую ногу в голенище.
— Ребята видели пятерых, от леса крадучись идут, я на всякий случай послал двоих глянуть у артельных, чтой то не по себе мне за них. Как бы не полезли…
— Мне, где место определишь, сотник? — Надеваю второй сапог, встал, притопнул. Вроде нормально, не елозят. Со стены сдернул свою сбрую, накинул, застегнул чертову застежку, вторую. Проверил, как вынимаются пистолеты. Нагнувшись, вытаскиваю котомку, порывшись в ней, достал коробку с патронами. Эх, блин, мало взял, всего двадцать штук, пять с пулями остальные картечь. Я её переделал, вспомнив о вязаной. Теперь она кучно летит на десяток шагов и только потом разлетается.
Распихал все по кармашкам, нашитым на лямки, положил на место засопожник и ещё раз попрыгал.
Никодим сидевший на кадке у входной двери с усмешкой следил за моими манипуляциями, — Федь, а зачем ты каждый раз скачешь?
Да стереотип это, вбитый киношными боевиками… — А хрен его знает, — Честно ответил. Но думаю, он мне не поверил.
— Готов?
— Да. Пошли, — И сделал пару шагов по направлению к двери. — Силантий, а как определить где наши, где тати?
— Деревенским велел запереться и носа не казать, моих ты всех знаешь, значиться, кого незнакомого увидишь, стреляй. И прошу тебя — мне пораненные, не надобны, — Стрелец довольно жестко закончил разговор. Повернулся и вышел.
Догнал его уже на выходе со двора, пристроился рядом. Он шагал широким шагом, и мне пришлось прилагать усилие, чтоб не затрусить рядом трусцой. Через двадцать метров я сдался, ухватил его за рукав, — Погодь чуток, не поспеваю.
— Тьфу, короста. — Он ругнулся, но шаг убавил.
Место мне определил не далеко от дома нашей поварихи, там проулок промеж избушек, как раз на поле выводит, за ним, в полверсты будет лес. Оттуда тати идут. В крайних подворьях, засело по трое ребят Силантия, так что я посередке оказался, было велено стрелять, во все что шевелиться и идет на меня. А что уже не шевелиться — расшевелить и пристрелить.
В принципе логично, моя задача остановить, а стрельцы двумя залпами перебьют нападающих и добьют уцелевших. В тоже время, у меня есть место, куда отойти, если что пойдет не так.
Силантий ушел, оставив меня одного.
Мне почему-то стало жарко, аж пот на лбу выступил. Расстегнул кафтан, открывая грудь утренней прохладе. Через пару минут стало зябко, запахнулся. Жарко… Холодно…
А потом пришел колотун бабай и меня натурально затрясло от осознания того что мне предстоит сделать. В первом случае спасал свою жизнь, во втором, честно сознаюсь, стрелял в лошадь, сейчас же мне надо было убивать осознанно… Ловить врага в прицел и нажимать на курок…
Ладони вспотели, вытер о ляжки, стер пот со лба шапкой.
Да. Я трусил… Да мне было страшно… Вот так осознано, лишить кого-то жизни…
С тоской подумал о фронтовых ста граммах. Ну, грамулечку, хотя бы глоточек, чтоб просто отпустили сжатые в тугую пружину нервы…
Да что ж такое твориться…
Если эти уроды сейчас не появятся, сам побегу вперед с криками, — за Родину, за Сталина.
Минуты ожидания падали каплями, расплавленной смолы, медленно и тягуче. Я превратился в одно большое ухо и огромный глаз, всматриваясь и вслушиваясь в утреннюю тишину да заросли какого-то кустарника.
'Некстати вспомнилась армейская служба, первый караул. Бессонная ночь, полная тревоги и страхов.
Не упомню, какая смена была, поставили охранять бомбосклад. Первое от чего стало жутко, это от осознания того что рядом со мной, находятся тысячи килограмм взрывчатки. Я даже задышал через раз, боясь потревожить покой этих спящих чудовищ. Десяток авиабомб, каждая весит по девять тонн, дремали, укутавшись в брезент… Ночь, темно, ветер шевелить края маскировочных сетей…
А мне уже слышится, как они посапывают. Знаю, что сейчас безопасны, а все равно… Страшно…
Прослужил наш призыв всего неделю. Только-только в часть прибыли, обживаемся потихонечку, первая партия, из пополнения. В палатке на двести человек, ютилось всего три десятка. Какая жизнь у новобранца — утром подняли, на физо сгоняли, отвели в столовую, покормили, обратно привели. Сиди, читай уставы.
Входит прапорщик и прямиком к сержанту, о чем-то переговорили. Нас строят и ведут в сторону складов, расположенных неподалеку от нашего стойбища. Подводят к вагону, и прапор толкает речугу.
— Мол бойцы, вам выпала великая честь, ла — ла, бла- бла и мать вашу, тра-та-та, чтоб разгрузили через полчаса.
И уходит вместе с сержантом. Мы настроенные на трудовой подвиг, всей толпой бросаемся вперед. Откатываем дверь и самые осторожные отступают назад. В три ряда, друг на друге, в деревянной укупорке, под самый потолок, стоят бомбы. Всякие, от четвертинки до сотки. Сами понимаете, деваться некуда, аккуратно, не дыша, медленно вынимаем первую, относим поближе к дороге. Вторую, третью… Кажется, что они никогда не закончатся. Идет обратно сладкая парочка, подошли, постояли, посмотрели на полудохлых
