— А вы? Вы же не уезжаете.
Йенс улыбнулся.
— А я социалистам неинтересен. Я же датчанин. Так что не волнуйся за меня, мне ничто не угрожает.
Алексей внимательно посмотрел на Йенса.
— Честно?
— Честно, — солгал Фриис.
Ответ успокоил мальчика.
— Да и к тому же, — прибавил Йенс, — мне ведь нужно приглядывать за наследниками Аттилы.
Двое потомков белой мыши все еще жили в мышином замке на потеху Лиде.
Алексей неуверенно переступил с ноги на ногу.
— Что? — мягко спросил его Йенс.
— Я вам вот что принес. — Мальчик достал из кармана коричневый бумажный пакет, протянул его Йенсу и залился краской.
Йенс заглянул внутрь и от удивления присвистнул. В пакете лежали золотые серьги и алмазный браслет.
— Не думаю, что они мне пойдут, — улыбнулся инженер.
— Нет, это не вам… — Щеки Алексея загорелись огнем, но тут он увидел насмешливое выражение лица Йенса и рассмеялся. Мальчик быстро огляделся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, но в конюшне, кроме них, никого не было. Попков кудато исчез. — Мама достала из сейфа все свои украшения и теперь прячет их, зашивает себе в одежду, даже в баночки с кремом для лица запихивает.
— Правда?
— Да. Она говорит, что их могут украсть.
— Наверное, твоя мама права.
— А это она оставила, потому что говорит, что у нее места и так не хватает, а эти штуки почти ничего не стоят. — Он посмотрел на бумажный пакет. — Но, помоему, они всетаки чегото стоят.
— Ты прав, Алексей, но, я думаю, дело в том, что у твоей мамы просто много действительно очень дорогих украшений, поэтому эти для нее и правда не так уж важны.
— Ну а я захотел их вам подарить. Спрячьте их. Вдруг вам пригодится… — Он снова пожал угловатыми плечами.
— Спасибо, Алексей. — Йенс был тронут. Он крепко обнял мальчика. — Я буду очень скучать по тебе. — Он отступил от ребенка и положил ему на плечи руки, удивленный благородством молодой души. — Не бросай верховую езду, договорились?
— Договорились. — Мальчик быстро заморгал, на глазах у него выступили слезы. — Дядя Йенс, спасибо вам за…
Фриис потрепал его по волосам.
— Попрощайся с Героем, а я пока схожу поговорю с твоей мамой.
Он быстро покинул конюшню и подошел к карете. Графиня была печальна, в серьезных глазах — тоска.
— Так ты уезжаешь из России?
— Да.
— В Париж?
Она улыбнулась и качнула головой.
— Мы так говорим. На самом деле мы едем на восток.
— Путь не близкий.
— Но это гораздо безопаснее, чем перебираться через линию фронта на западе.
— Сейчас везде небезопасно. Будьте осторожны.
Наталья протянула руку и прикоснулась к его пальцам, лежащим на двери кареты.
— Йенс. Я слышала, наверху готовится заговор. Они хотят свергнуть Николая.
— Неужели они наконецто взялись за ум?
— Нет. Шесть великих князей и князь Георгий Львов из Думы решили предложить трон великому князю Николаю Николаевичу.
— Что? Поменять одного Романова на другого? Они с ума сошли. Жаль, что наш премьерминистр, Голицын, такой слабак. Не сможет он порядок навести. Неужели они не понимают, что уже слишком поздно?
— Нет, Йенс. Они просто любят свою страну. Они не хотят ее оставлять и знают, что, как только Романовы потеряют трон, им придется уезжать.
— Ты тоже любишь Россию и тем не менее уезжаешь.
Взгляд графини оторвался от него и устремился на Алексея, который вышел из конюшни и торопливо направился к ним.
— Я солгала тебе, Йенс, когда сказала, что его настоящий отец — покойный офицер. — Она заговорила шепотом. — Его отец — один из Романовых. Если об этом станет известно, Алексей окажется в страшной опасности. — Она вздрогнула и добавила обычным голосом: — Поэтому мы и уезжаем.
Йенс повернулся к подошедшему мальчику, взял его за руку и подсадил в карету.
— Уезжайте немедленно, — сказал он, захлопнув дверь. — Сегодня же.
— Завтра, — негромко произнесла она.
— Утром я зайду к вам попрощаться, — пообещал Йенс.
Мальчик, глядя на него, счастливо улыбнулся:
— И мы сможем покататься — последний раз.
Тот день стал началом конца. Валентина проснулась чуть свет от тревожного предчувствия и, как ни старалась, не смогла больше заснуть. Она слышала тяжелое дыхание Петрограда, даже здесь, на их тихой улочке. От витавшего в воздухе напряжения у нее свело мышцы, как после долгого быстрого бега. По всему городу ходили разговоры о том, что рабочие ополчатся против начальства, что в одном почтовом отделении служащие забили насмерть человека, которому подчинялись десять лет, что хозяев одного ювелирного магазина, семейную пару, выставили на улицу собственные приказчики. Она боялась за Йенса. Она представила себе, как из туннелей, точно слепые кроты из нор, выйдут рабочие и двинутся всей толпой на своего директора.
Рука ее инстинктивно потянулась к мужу. Почувствовав его тело рядом с собой, Валентина тут же перекатилась и оказалась на нем. Она предалась любви страстно, яростно, оставляя на его коже царапины, впиваясь ему в грудь ногтями. Прокусив его нижнюю губу, она почувствовала вкус его крови. Сегодня она желала его как никогда. Сегодня ей было мало просто чувствовать его крепкие мускулы, его кожу, его сильные толчки внутри себя. Сегодня ей были нужны его кровь и его сердце. И когда она наконец в изнеможении упала рядом с ним, разметав по покрывалу длинные спутанные пряди, он приподнялся на локоть, посмотрел на нее и засмеялся:
— Похоже, за ночь ктото сильно изголодался.
Она села, подогнув под себя ноги.
— Йенс, не ходи сегодня на работу.
— Почему?
— У меня плохое предчувствие. Останься дома.
— Не могу, любимая. Мне нужно попрощаться с Алексеем, да и кроме этого еще надо разобраться с коекакими неприятностями.
У Валентины екнуло сердце.
— С рабочими?
— Нет. Хотя их союз меня не оставляет в покое со своими требованиями. Нет, это насчет старых деревянных труб. Они все давно прогнили. Вода загрязняется, снова начался тиф. Я заявил, что людям нельзя пить эту воду. Но что им остается делать? — Он свесил с кровати ноги, мыслями уже будучи на работе.
Валентина поняла, что не сумеет удержать его.
