— Катя, жди здесь.
— Нет, Валя, не ходи…
Дверь снова загрохотала. Валентина уверенно вышла в мрачную прихожую и открыла замок на входной двери. Дверь тут же отлетела в сторону. Громадная фигура заслонила проем.
— Какого черта вы делаете в этой вонючей дыре, Валентина Николаевна?
Это был Лев Попков.
6
Аркин был простым механиком, но в глубине души он считал себя высококлассным хирургом машин. Он берег свои руки и неустанно расширял знания, изучая литературу, посвященную последним достижениям и изобретениям в области механики. Слава Богу, он был грамотен. Впрочем, Бог не имел к этому никакого отношения. Большинство крестьян не умели ни писать, ни читать, но его мать была исключением и, бывало, в детстве била его по рукам вязальной спицей, заставляя работать медлительный мозг сына.
— Виктор, — говорила она, когда он сидел на полу перед ней с кучкой деревянных букв, пытаясь выстроить их в слова, — человек, который умеет читать, может править миром.
— Но я не хочу править миром.
— Не хочешь. Но когданибудь захочешь, и тогда ты скажешь мне спасибо.
Он усмехнулся, вспомнив ее слова. «Спасибо», — чуть слышно произнес он. Она была права. Сейчас ему было двадцать три года, и он хотел править всем миром.
— Аркин.
Механик сидел на бетонном полу гаража на корточках, смывая с колес «Турикума» грязь и лошадиный навоз и натирая до блеска синие спицы. С тряпки на его ботинки капала грязная вода. Он поднял голову.
— Чего тебе, Попков?
Казак вошел в гараж неслышно. При его огромном росте передвигался он на удивление бесшумно, как волк по лесу.
— Хозяйка тебя зовет. К себе. Поговорить хочет.
— Насчет того, что случилось сегодня?
— Откуда мне знать?
Жизнь в селе посреди Богом забытых степей учит терпению. Там не бывает спешки, поэтому Аркин с детства умел ждать. Из дому он уехал шесть лет назад, когда ему было семнадцать, и собирался найти работу в СанктПетербурге. И в городе он почувствовал, как бьется сердце России. Здесь идеи великих людей, таких, как Карл Маркс и Ленин, набирали силу и ширились, как корни деревьев. От этого города, он был убежден, зависело будущее России.
Механик отвернулся, чтобы закончить работу, потом прополоскал тряпку и аккуратно повесил ее на крючок. Когда повернулся снова, Лев Попков, как он и ожидал, все еще стоял рядом. Аркин считал, что этот здоровяк был себе на уме, и потому недолюбливал его.
— О чем ты думал, черт побери? — зло произнес Попков.
Аркин снял длинный коричневый фартук и повесил его на другой крючок.
— Думал? Я защищал их.
— Когда позволил им самим убежать? Это, потвоему, защита?
— Они не дети, Попков. Они сами принимают решения, правильные или неправильные.
— В городе опасно.
— Опасно? Для них? Или для рабочих, которые каждый день гибнут на заводах?
— Идиот! — фыркнул Попков. — Ты ничего не понимаешь!
— Нет, — ничуть не смутившись, ответил Аркин. — Я просто выполняю свою работу.
До сих пор Аркину приходилось бывать только на кухне. Впервые он оказался в хозяйской части, и тут было чему подивиться. «Зачем комуто может понадобиться так много вещей?» — думал он. На стенах — картины выше его роста, на раме зеркала — рубины блестят кровавыми капельками, на постаменте каждой статуи — золоченые ленты. Лакей провел его в небольшую гостиную. Войдя, Аркин поразился тому, насколько помещение это было проникнуто женским духом. Ничего похожего он раньше не видел. Все здесь было нежных лиловых и кремовых оттенков, экзотические цветы наполняли воздух неведомыми ароматами.
Елизавета Иванова сидела, выпрямив спину, в элегантном кресле, со стаканом теплой воды в руке. Она сама походила на большой цветок. Он поклонился и стал ждать, пока дама заговорит. Однако та не спешила. Прошла целая минута, прежде чем она произнесла:
— Аркин, объясните, что произошло.
— Да, сударыня. Я повез Валентину Николаевну и Катерину Николаевну в «Гордино» пить чай, но мы не доехали, потому что улица была перекрыта. По Морской шла толпа забастовщиков.
— Продолжайте.
— Мы не могли развернуться, потому что нас окружили другие автомобили и кареты, но мне всетаки удалось выехать, и мы поехали в другое заведение по выбору хозяек.
— Вам нужно было сразу отвезти их домой. На улицах было опасно.
— Я предложил им, но они отказались и не захотели возвращаться.
— Почемуто меня это не удивляет, — вырвалось у Елизаветы. — Но вот что мне непонятно: где были вы, когда они вышли из ресторана? Работая водителем в этой семье, Аркин, вы имеете определенные обязанности. Я думала, вам это объяснили, когда… — Не договорив, она поднесла стакан к губам, но так и не отпила. — Упрямицы, — задумчиво пробормотала она.
Он слегка улыбнулся.
— Вы знаете своих дочерей, сударыня.
— Да уж.
— Мне жаль, что так вышло, но изза этих забастовщиков пришлось оставить «Турикум» не прямо у ресторана, а на боковой улочке. Когда я пришел в ресторан, там была паника, а Валентины Николаевны и Катерины Николаевны уже не было.
— Вы искали их?
— Конечно, сударыня.
Искал ли он их? Звал ли их по именам? Бегал ли, как дурак, по улицам от дома к дому, от магазина к магазину? Хватал ли прохожих за грудки, спрашивая, кто видел инвалидную коляску? Да, он делал все это, пока у него не заболели легкие. Он проклинал этих девчонок, пока не осип, но так и не нашел их.
Елизавета Иванова кивнула.
— Я верю вам. Я же вижу, вы — надежный и ответственный молодой человек.
— Я прошу прощения, сударыня, что изза меня вам пришлось волноваться.
— И как же в конце концов вам удалось их найти?
— Я вернулся сюда и собрал людей на их поиски.
Она молча смотрела на него, и ему против воли пришлось продолжать.
— Попков отыскал их, — неохотно признался механик. — Он проследил по следам коляски на снегу.
Этот казак прочесывал улицы, как ищейка, уткнувшись носом чуть ли не в саму мостовую и замечая малейшие отпечатки шин, даже там, где снег был утоптан.
Наконец Елизавета Иванова завершила допрос. Когда она отпила воды, горло в жемчужном ожерелье дернулось.
— Кате нездоровится, — помолчав, сказала она.
— Вот бедато.
