Чернов поколебался, бросил неуверенный взгляд на Валентину, как будто оценивая ее, потом с неохотой стряхнул с себя удерживавших его офицеров и пожал протянутую руку. Никто не произнес ни слова.
— Слава Богу. — Валентина облегченно передернула плечами и покачала головой. — Не понимаю, почему мужчинам так нравится превращаться в воинственных животных?
Поскольку ни один из мужчин не ответил, она развернулась и, изо всех сил пытаясь держаться спокойно и уверенно, ушла.
— Завтра, — быстро произнес Йенс, как только она скрылась из виду.
От света и малейшего движения ее мозг словно раскалывался пополам. Валентина с огромной осторожностью переставляла ноги по узким ступенькам, держась обеими руками за стены и жмурясь от неяркого утреннего света. «Если удерживать голову неподвижно, — подумала она, — то, возможно, удастся добраться до верха лестницы». Но примерно на полдороге прямо через ее туфлю прошмыгнула мышь. Валентина от неожиданности вздрогнула и споткнулась.
— Чтоб тебя, — пробормотала она.
— Кто там? — прогремел сверху чейто голос.
Валентина поморщилась от боли в ушах.
— Шшш, не кричите.
Хоть ноги ее подгибались, оставшуюся часть деревянной лестницы она преодолела довольно быстро, потому что боялась, что в любую секунду может скатиться вниз, в конюшню. Оказавшись наверху, она наконец позволила себе широко раскрыть глаза и с любопытством осмотреться. До сих пор она ни разу не бывала здесь, в этой части дома, где жили конюхи. Перед ней был длинный пыльный коридор. Узкие окна с левой стороны пропускали слабый свет, и справа она рассмотрела ряд дверей, каждая из которых вела в отдельную комнатку. Лишь одна из дверей была закрыта. В нее Валентина и постучала.
— Проваливай.
— Черт, — снова выругалась Валентина. — Я забралась сюда не для того, чтобы развернуться и уйти. — Она толкнула дверь и вошла. Слава Богу, здесь было темно — маленькое окно явно давно никто не мыл. В комнате, если так можно было назвать это помещение, пахло лошадьми и потом. — Так, значит, ты все еще жив, Лев. Им не удалось отправить тебя на тот свет.
— Сорная трава самая живучая.
— Вот. Я принесла тебе коечто.
Изпод намотанной на талию шали она вынула бутылку водки и пачку сигарет. Черные глаза казака заблестели. Попков как ни в чем не бывало сидел на стуле рядом с кроватью, но выглядел он скверно. Вокруг глаз у него багровели огромные кровоподтеки, сломанный нос смотрел в сторону, по лбу и губам шли порезы. Когда он потянулся за бутылкой, Валентина заметила, что на одном пальце у него вместо ногтя — сгусток черной спекшейся крови. Внутри у нее все заклокотало от злости.
— Это хорошая водка, из отцовского кабинета. — Она через силу улыбнулась. — Не та прожигающая желудок пакость, которой ты поил меня.
Он хмыкнул, сделал большой глоток из бутылки и удовлетворенно выдохнул.
— Единственное лекарство, которое мне сейчас поможет.
— Лев, а сколько тебе лет? Нет, правда, тебе очень больно?
Попков посмотрел на нее изпод опухших век.
— Ничего. Выживу. — Он поднял бутылку. — Хотите?
— Нет, спасибо.
— Вам сейчас, похоже, не помешает. — Казак усмехнулся, поморщился и потер ребра.
Валентина, чтобы не поддаться искушению, отвернулась и окинула взглядом убогую комнатенку.
— Не очень у тебя тут уютно.
— По мне, так сойдет.
Кровать, стул, полка и несколько крючков на стене. Льву было двадцать два — взрослый мужчина, на четыре года старше ее. И он уже считал, что ему этого достаточно.
— Тут вода есть гденибудь?
— Во дворе у конюшни.
— Я схожу принесу.
— Не надо.
Она представила себе лестницу, и у нее закрутило в животе.
— Ничего. Тебя нужно полечить.
Валентина спускалась долго, потом еще сходила домой и наконец вернулась с кувшином теплой воды и тарелкой с сыром и черным хлебом. Под мышкой она держала пачку бинтов и ваты. Медсестра Соня долго сокрушалась, когда узнала, что они предназначались для «этого грязного казака». Попков недовольно сопел, пока Валентина промывала его раны, пыталась вправить нос и накладывала бинты на ребра. Снимать чтонибудь кроме рубашки казак наотрез отказался.
— Что за глупости? — сердито воскликнула Валентина. — Я же санитарка. Я привыкла…
— Вы — барышня.
Она улыбнулась и не стала продолжать. Накладывая повязки на длинные порезы на его широкой спине, она спросила:
— Ты их теперь ненавидишь? Тех, кто так поступил с тобой?
— Охранку? — Он плюнул кровью на пол. — Я всегда ненавидел полицию. Один черт. И большевиков тоже. — Он снова плюнул.
— Но как же, Лев? Если ты ненавидишь обе стороны, кому же ты доверяешь? Кому веришь?
Он удивленно посмотрел на нее.
— Себе, конечно.
— Можно было догадаться. — Валентина рассмеялась. У нее закружилась голова, и все поплыло перед глазами. Дождавшись, когда круговерть улеглась, она снова взялась за бинты. Покончив с перевязкой, девушка подхватила кувшин и встала у двери, прислонившись к раме. На кровати она оставила баночку с лечебной мазью. — Ну что, лучше?
Попков рыкнул и снова хлебнул из бутылки. Валентина развернулась и собралась уходить.
— Этот ваш инженер, это он спас мою… — Казак замолчал. Слова застряли у него в горле.
— Я знаю, — мягко произнесла она. — Знаю. Йенс рад, что ты остался жив.
Попков кивнул израненной головой.
— Ему самому недолго осталось, если вы не сделаете чегонибудь.
Валентина замерла.
— О чем ты?
— О дуэли.
— Нет. Это неправда.
— Все говорят. О вас, о поединке. Этот гусарчик безусый — настоящий зверь. В прошлом году на дуэлях он убил двоих.
— Нет же, Лев. Ты все не так понял. Они помирились. Пообещали, что дуэли не будет.
Попков медленно, с сожалением покачал головой.
— Я же говорил, что вы барышня. Они вам голову заморочили.
Раздавшийся неподалеку металлический лязг заставил Валентину содрогнуться. Она решилась прийти в туннель Йенса. На ней был платок санитарки, и девушка потуже затянула его, чтобы прогнать воспоминания, которые принес с собой этот звук.
В кабинете Йенса ей предложили присесть, но она не стала садиться, а подошла вместо этого к окну и стала смотреть на двор. Там кипела работа. Из туннеля поднимались рабочие в картузах и щурились, как кроты, от света. Женщины в косынках толкали по рельсам вагонетки с битым камнем. Все они были худы, с серыми от пыли лицами, в грязных спецовках. Их почти невозможно было отличить друг от друга. Неужели Йенс каждый день видит все это? Фрииса в кабинете не оказалось, поэтому за ним послали курьера.
— Не хотите ли чаю? — предложил секретарь.
— Нет, спасибо.
