— Ты негодуешь по поводу того, что я скрыла от тебя информацию, а у самого полно секретов от меня!
— Ты о чем?
— Врач позвонил после твоего отъезда. Почему ты попросил его проверить ДНК?
Ракким потянулся за ломтиком яблока.
— Что он сказал?
— Сказал, что с тобой все в порядке, даже лучше. Сказал, что реакция стала быстрее.
— А по поводу ДНК?
Она покачала головой.
— Все в полной норме. Никаких изменений. Тебя беспокоили генетические усилители? Возникли проблемы?
— Никаких проблем.
— Скажи мне. Тебя ведь что-то беспокоит, иначе бы ты не стал обращаться к врачу. Рикки, я твоя жена. Что происходит?
Ракким смотрел в потолок. Раскрыл рот, но замолчал. Со второй попытки он заговорил едва слышным голосом, а взгляд его остался приклеенным к потолку.
— У меня стали возникать странные мысли после того, как я убил Дарвина. Я знаю то, чего не должен знать. То, что может знать только ассасин. Я стал быстрее. Быстрее, чем был когда-либо.
— Ты думаешь, что Дарвин… — Она наклонилась, сжав его лицо ладонями. — Даже если в тебя попала его кровь, ДНК так не передается. И даже если возникло перекрестное заражение, ты не мог вдруг овладеть его мастерством или его…
— Я его видел.
— Дарвин мертв.
— Скажи об этом ему. — Ракким почувствовал, как лицо покрылось румянцем. — Он… в моей голове. Мне кажется, иногда он исчезает или прячется, но он говорит, что может…
— А сейчас он здесь? — Сара окинула взглядом спальню. — Ты его видишь?
Ракким покачал головой.
Она легла рядом с ним, притянула к себе, слушая биение его сердца.
— Иногда… иногда я сам не понимаю, кто я такой.
— Я знаю, кто ты такой. — Сара погладила его по волосам. — Полюбила тебя, когда ты был девятилетним мальчишкой. Ты остался прежним. Сильным, храбрым и добрым. Иногда испуганным, но это тебя не останавливает. Ты никогда не отступаешь, чего бы это ни стоило. — Она засмеялась. — Этим ты сводил Рыжебородого с ума. Он говорил, что ты всегда выбирал самый трудный путь.
— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда помнила об этом.
— Мне нет необходимости помнить об этом. — Она поцеловала его. — Ты должен был рассказать обо всем.
— Я сам не хотел признавать этого.
Сара еще раз поцеловала его.
— Больше никаких секретов. Договорились?
Ракким поцеловал ее в ответ.
— И что это будет за семейная жизнь? — Он погладил ее по животу. Лицо его посерьезнело. — Нам нужно переехать.
— Тсс.
— Ты сказала, что тебя заметили на уличной ярмарке.
— Сказала, что могли заметить, но мы здесь, живы и здоровы. — Она поцеловала его. — Кроме того, мне здесь нравится.
— Мне тоже. Поэтому мы должны переехать. Слишком расслабились. Рано или поздно совершим ошибку. Завтра спрошу у Спайдера, нет ли у него подходящей квартиры. Лео он уже спрятал.
— Думаю, вы слишком остро на все реагируете.
— Спайдер так не думает.
— А что думает Лео? — спросила Сара.
— Он думает, что я и Спайдер относимся к нему как к двухгодовалому ребенку, хотя это не так. Мы относимся к нему как к человеку, в голове которого хранится информация, ради которой могут убить.
— А у тебя? — Она постучала его пальцем по лбу. — Что хранится у тебя?
Ракким усмехнулся.
— Ничего.
Сара целовала его в уши, в щеки, в нос, продолжала целовать, боясь остановиться, сама не зная почему.
— Так и надо. Таких мужчин я и люблю. Сильных и глупых. — Она закрыла ему глаза поцелуями. — Спи. Ты вернулся домой. Рядом твоя семья. Никто ничего не сможет тебе сделать.
Они крепко обняли друг друга. Сара принялась тихонько напевать любимую колыбельную Майкла. Ракким ее тоже любил. В детстве песню пересмешника им обоим на ночь пела домоправительница Рыжебородого Ангелина. Теперь ее пела Сара, убаюкивая Раккима. Странная старая колыбельная о ребенке, получавшем подарок за подарком, и каждый из них требовалось заменить. Пересмешника, который не поет, бриллиант, превратившийся в стекло, собаку, не умеющую лаять, зеркало, которое разбилось… «Эта песня о том, что любовь не бывает идеальной», — говорил про нее Ракким. А Сара думала, что ребенку просто не везло.
47
Бартоломью замер в модуле безопасности, дожидаясь, пока машина полностью просканирует его тело. Раздался сигнал, и охранник разрешил ему войти. С электронными приборами все обстояло несколько сложнее. Каждый инструмент и каждое устройство внимательно осматривал агент Службы государственной безопасности. Скорее всего, они также где-то фиксировали частоту сердечных сокращений и индекс электропроводности кожи, а потому он сосредоточился на образе назначенных ему даров.
«Обрадуй тех, которые уверовали и вершили добрые дела: ведь им уготованы райские сады, где текут ручьи. И в тех садах им будут предоставлены пречистые супруги. И будут они пребывать так вечно». / «Для тех, кто богобоязнен, у Всевышнего райские сады, в которых текут ручьи, они вечно там пребудут, а также пречистые супруги и благоволение от Аллаха милостивого, милосердного». [26]
— Главный инспектор, — обратился к нему агент Службы безопасности.
— Да, офицер? — У Бартоломью скрутило живот.
Невысокий мужчина с ямочкой на подбородке, одетый в безукоризненно синюю форму с президентским гербом на груди, показал ему один их резонансных измерителей.
— Его нет в утвержденном списке.
— Последняя модель, — выпалил Бартоломью. — Получил только на прошлой неделе из Лагоса. Поэтому его в список и не занесли.
Агент опустил прибор в пластиковый пакет.
— Заберете, когда вернетесь. — Он поджал губы.
Бартоломью поклонился, но его щеки налились краской от бессильной ярости. Он не одну неделю оттачивал реакцию, напрягал челюстные мышцы, вызывая прилив крови к коже лица. «Пусть агент обнаружит что-нибудь очевидное. Позволь ему продемонстрировать свою власть, и тогда он не станет слишком внимательно осматривать другие вещи», — наставлял его аль-Файзал. «Черный халат», как всегда, не ошибся.
Уже в коридоре, по пути на посадку, Петерсон похлопал его по плечу.
— Не расстраивайся, у меня на крышке ящика для инструментов, с внутренней стороны, была наклейка с видом Каабы. Память о хадже. Так они даже ее на прошлой неделе содрать заставили.
