'Оно так, да не так…' — проворчал Осип Терентьевич.
— Стыдись, новгородец! — воскликнул Гудочник. — Смотри на меня: я пережил родину свою, но не пережил мысли положить за память ее свою голову, и пока жив буду я, один суздалец — Суздаль не погиб!.. Постой: мне еще пришла мысль вот какая: кажется, Михаил Юродивый родня, по женскому поколению, Великому князю московскому?
Замечание Гудочника поразило самого Осипа Терентьевича. Новгородская кровь разыгралась, и, при удвоенных чарах, забыто было и поедвещание и опасение. Гости пошли, весело напевая:
Гудочник увернулся от них и возвратился к Марфе. 'Бегу на пир к Марку Памфильевичу, — сказал он, — и воротился только спросить тебя о Владыке… Что ты загрустилась, Марфа Ивановна?'
— Могу ли не грустить, слыша, что говорят новгородские сановники! Как не сбыться предвещанию об Иоанне!… Ох! если бы я могла передать им хоть мою, бабью душу!..
'Все Бог исправит, и от камения воззовет глас спасения. Скажи мне о Владыке'.
— Я сладил с ним, — отвечал один из новгородцев, — и теперь остался нарочно здесь, сказать тебе, что Владыка завтра благословит Новгород — только не воевать Москву, но подать помощь бедствующему князю, и быть примирителем князей враждующего рода Димитрия Донского, да отвратятся бедствия от земель русских!
'Ну, в словах не велико дело, только бы благословил. Прощайте!'
Пока у роскошной хитрой Марфы пировали почетные сановники, молодежь боярская почетная и лучшие воители гуляли у Марка Памфильева, купеческого старосты. Туда отправился Гудочник, и здесь было совсем противоположное зрелище: Шемяка находился тут первым гостем и, разогретый удалью, вином, надеждою, пленял своим разговором, молодецкою поступью, обещанием восстановить славу Новгорода битвами. О политике не думали, выгод не рассчитывали. Хозяин, первый враг московский, через тридцать лет потом погибший в тюрьме московской вместе с Марфою, не жалел вина и ласковых слов, и шумная беседа оживлялась громкими песнями.
На другой день, ранним утром, зазвонили на вечах по всем Концам новгородским. Народ сбегался на них толпами, и после благовеста поздней обедни ударили в звонкий вечевой колокол перед соборным храмом Святой Софии. По всему городу раздался и зазвенел серебряный его голос, и на призыв его устремились к Святой Софии с концовых веч. Народ наполнил всю Софийскую площадь и шумел, будто рой пчел, встревоженных в улье. Явились посадники. Прежде всего возвестили они о победе, какую Бог даровал Новгороду над ливонскими крестоносцами: воеводы новгородские разбили гордого мейстера, так что он едва мог убежать сам.
Радостный шум раздался при сем известии в толпе народной. 'Непотач Крыжовникам! — кричали разные голоса. — Знай наших! Спасибо воеводам!'
'Уведайте, люди новогородекие, о другом важном деле: притек к нам в Новгород князь углицкий, Димитрий Юрьевич, и бьет челом господину государю Новугороду, и всем пяти Концам его, и преосвященному архиепископу Евфимию, Великого Новаграда и Плескова Владыке, посадникам, тысяцким, боярам и житейным людям. А просит он, князь, себе помочи; то, как вы рассудите, люди новгородские: давать, или не давать?'
— Начинай, ребята! — сказал посадник Славянского Конца — и громкий крик: 'Помогать! Давать! Новгород искони не отказывал добрым людям!' — раздался с этой стороны.
'Славянщина загорланила, — говорили в другой стороне. — Ну! не уступать, гончарцы!' И еще громче Крик: 'Долой, долой, не надо, не надо! Новгород не хочет!' — раздался с сей стороны от Гончарного Конца,
— Что там: о чем посадник говорит? — спрашивал старик, теснимый в толпе.
'А Бог весть! О немцах что-то мне послышалось — да не теснись ты, рябая харя!'
— Молчи, долговязый!
'Чего молчи: разве я не новгородец?'
Жаркий спор восстал между тем подле посадника.
— С чего взяли говорить о помочи князю углицкому? — кричал один толстый старик. — То ли время теперь, когда нам не знать куда оборотиться: се литва, се немцы, се шведы! Помогать пожалуй, да только как?
'Разумеется: мечами!'
— Мечами? Воевать с Великим князем?
'Кто его называет Великим князем? Для Новгорода он просто: московский князь Василий Васильевич, недоброхот новгородский'.
— А князь углицкий просто князь Димитрий Юрьевич, одного гнезда яичко, из которого вороги на нас выводятся!
'Если Бог пособит ему сесть на московском княжении, он обещает нам великие льготы и милости'.
— Вам — так; да вы-то еще не весь Новгород!
'А в вашей чести разве целый Новгород помещается?'
— Держись за свою покрепче.
'Люди новогородские! как нам не заступиться за бедствующего князя, когда безбожная родня его, притеснитель наш, князь московский, зло неслыханное сотворилз вырезал очи родному брату его; уморил другого брата его; захватил его невесту; отнял у него удел; пожег и попленил его волости; держал его самого в темнице…'
— По мне кусайся они между собой, как хотят — что нам вступаться!
'Экое зло сотворилось! Ужели Бог попускает такие дела без наказания!'
— Неправда, люди добрые, неправда! У князя Василия Васильевича Юрьевичи отнимали отцовское наследие, вопреки законам Божеским и человеческим; искали его смерти, садили его в темницу, возмущали Москву, и Бог наказал старого Юрия смертию, а Димитрий Юрьевич ехал в Москву, с тем, чтобы зажечь ее, да грабить, извести Василия и род его. Василий простил ему, посадил его на княжество, на Коломну; но Димитрий бежал, передался к проклятым татарам и теперь возмущает нас! Правда: Василию, брату его, вышибли очи, да это случилось в бою-'в тут разве разбирают, во что бьют? 'Нет! ему ножом в темнице вырезали очи',
— Вздоришь: попала стрела…
'Разве две стрелы, потому что у него обоих глаз теперь нет. Подумайте-ка! каково ему теперь не видеть света Божьего?'
— Ну, что же? Садись он, да пой Лазаря!
'Тут думать о пользах Новгорода надобно, а не о княжеских глазах! Ты как полагаешь, сосед?'
— Я ворожу пальцами — надобно помочь, аль не надобно?
'Тебе стыдно молчать, Яков Петрович!'
— Да, куда уж тут нам соваться: и без нас толков не оберешься!
'Мы все глядим на то, что перед глазами торчит, а не подумаем как бы на будущее. Дмитрий добр и храбр, Василий зол и труслив; Дмитрий все обещает, Василий только и посылает к нам за данью, да за пошлинами'.
— Верь ты этим добрым! Все они хороши и ласковы, пока в загоне; а только что оперятся, так и начнут зубы скалить на наше добро! Господи ты, Владыко! чему и завидовать-то: торжишки стали худы, закамские сборы хоть брось — на расходы не выручишь…
'Ну, что тут много толковать: пусть Димитрий Юрьевич остается у нас наместником; новгородских калачей с него достанет'.
