упадут ниже обговоренного уровня, закон отнюдь не обяжет его кредиторов — крупные инвестиционные банки и страховые компании — потребовать возврата ссуд (на самом деле им порекомендуют не делать этого), однако сама новость о таком развитии событий приведет к панике — и к массовому изъятию вкладов.
Вилс коротко обсудил эту идею со Стивеном Годли.
— Господи, Джон, — сказал Годли. — Ударить их в самое слабое место. А пенсионеры? Да на тебя же накатит целая армия инвалидных колясок. Тебя загрызет…
— Целая армия беззубых, — подсказал ему Вилс.
Прецедент банковского краха возник менее трех месяцев назад. Три месяца назад, в сентябре, правительство Великобритании национализировало ипотечного заимодателя на северо-востоке Англии, оказавшегося — из-за просрочки выплат клиентами — на грани краха. Премьер-министр, как и все политики на памяти Вилса, по-детски благоговел перед наличными — перед вкладом финансовых услуг в экономику страны. Будучи по своим инстинктам государственным социалистом, горячим приверженцем высоких налогов и вмешательства в чужие дела, он был также и политическим карьеристом, знавшим, что вся его жизнь зависит от продолжения экономического роста. Он вынужден был защищать особые интересы Сити и выполнять требования старших членов своего правительства — возможность какого-либо выбора у него просто-напросто отсутствовала.
Вилс считал, что правительству будет теперь ненавистной даже мысль о вмешательстве, тем более при таком суетливом хлопотуне, каким был не верящий ни в какой рынок премьер-министр. Его партия многие годы оставалась не у дел, силясь убедить избирателя, что она любит рынок еще и посильнее своих соперниц, и сейчас он просто не вправе был действовать как положено социалисту. С другой стороны, со временем он сообразит, что без голосов вкладчиков АКБ, кредиторов и пенсионеров удержаться у власти ему не удастся. Дать банку погибнуть премьер-министр не сможет, а значит, вынужден будет взять его под свой контроль.
Разумеется, когда станет известно, что «Высокий уровень» нажился на гибели банка, его публичная репутация пострадает; одно только положение пенсионеров на многие недели обратится в кормушку для газет. Правда, Вилсу уже случалось справляться с бурями — чего стоила хотя бы история, связанная с погашением африканского долга, — справится он и с этой, а между тем в собственном мире Вилса, считал он, мнение о нем как о человеке хватком и безжалостном только укрепится. Если ему удастся добиться того, что большая часть его операций придется на нерегулируемую сферу, не подпадет под юрисдикцию Управления по финансовому регулированию, остановить его будет очень трудно. Да и в любом случае штрафы УФР — это такая мелочь.
Однако, прежде чем затевать что-либо, следовало убедиться в том, что долговая оговорка действительно существует. Вилс готов был сделать самый серьезный в его жизни шаг, но не доверяя же сплетни такого пустозвона, как Саймон Уэтерби. Необходимо было увидеть подлинный документ, и потому в первую неделю июня Вилс позвонил Вику Смоллу из компании «Альтернативные инвестиционные услуги» в Гринвью.
Они встретились в Ватерлоо, в «Моти-Махал», и Вилс передал Вику раздувшийся от наличных конверт. Две недели спустя женщина по имени Вера Тиллман начала работать уборщицей в штаб-квартире Ассоциированного королевского, находившейся в Кэнэри-Уорф. Она была трудолюбива и рекомендации имела самые почтенные, а кроме того, получала от Вика Смолла пухлые конверты с наличными за старания отыскать и скопировать нужный документ.
Проработала она там почти полгода.
— Она что, с ксероксом управляться не умеет? — спрашивал у Смолла Вилс. — Небось уже все их ковры протерла своим пылесосом до дыр.
— Все не так просто, — отвечал Смолл. — Компания серьезная — пропуска, распознавание по радужной оболочке и повсюду сигнализация.
А затем, в пятницу, 14 декабря, Вилс получил несколько преждевременный рождественский подарок. Из приемной сообщили, что его ждет джентльмен, который не уйдет, пока не передаст Вилсу из рук в руки какой-то конверт. Затем прислали оттуда же визитную карточку джентльмена, украшенную эмблемой «Гринвью». Вилс спустился в вестибюль и опасливо принял конверт.
«Джентльмен» оказался не обычным мотоциклистом, сдающим все, что привозит, прямиком в почтовый отдел фонда, а африканцем в синем костюме и при вязаном галстуке. Обратный адрес на конверте отсутствовал, тем не менее Вилсу пришлось расписаться в получении. Вернувшись в свой кабинет, Вилс вскрыл конверт. В нем лежало всего три листка бумаги формата А4, однако они содержали составленное со знанием дела, подписанное, утвержденное и засвидетельствованное долговое обязательство, связанное с поглощением Ассоциированным королевским испанского банка. Вилс прочитал его, затем перечитал, дабы убедиться, что перед ним не черновик, а надлежащим образом оформленный документ. Все было правильно. Память Саймона Уэтерби оказалась точной во всех деталях.
Вилс посмотрел на часы. Семь: пора домой. Инвестор, почти всегда (но не в обязательном порядке) действовавший вразрез с тенденциями рынка, он и домой отправлялся на метро, от станции «Сент- Джеймс-парк». Большинство управляющих хедж-фондов уезжали из своих мейферских офисов в седанах немецкого производства. Одни полагали, что это добавляет их облику мистичности — этакие загадочные личности, презирающие показуху Сити и его сверхдорогое шампанское; двое-трое норовили походить на ученых — твидовые куртки, кроссовки, — подчеркивая интеллектуальную сторону своей неотделимой от занятий математикой работы. У этих людей, обладавших личными состояниями в сотни миллионов фунтов, имелись для обзаведения надежными автомобилями и водителями и причины практические, а именно: оно оберегало их от возможного похищения.
Джон Вилс вел себя иначе. Начать с того, что офис его находился в районе Виктории. Стадо всегда не право, думал он (за исключением тех случаев, когда оно право, однако и тогда Вилс занимал надежную позицию — впереди разбегавшихся в панике парно- и непарнокопытных). «Сент-Джеймс-парк» — станция чистая, пассажиров, ожидающих на подметенных, промытых из шлангов платформах, исправно оповещают приходе поезда. В конце концов, именно здесь находится Лондонское транспортное управление, вот почему на этой станции замена перегоревшей лампочки занимает не больше шести минут.
Войдя в вагон, Вилс сел, положил на колени кейс и предался созерцанию воскресных туристов с их сумками на колесиках и рюкзачками. Они переговаривались, вникая в путеводители и поглядывая на висевшую над их головами схему метро в попытках отыскать соответствие между первыми и вторыми. Какие ложные картины города складываются в головах этих людей? — гадал Вилс. Их Лондон был городом виртуальным, неведомым жителям столицы — Тауэр и Темница, мюзиклы-долгожители Вест-Энда и групповые фотографии на фоне «Глаза»;[13] однако Вилс полагал, что для него важно приглядываться к людям, и к здешним и к заезжим, каким бы необъективным, причудливым ни казалось ему их восприятие жизни. Поскольку собственная его реальность создавалась цифрами, бежавшими по экрану компьютера, он считал разумным не упускать из вида людей, состоящих из плоти и крови: а ну как ему все же удастся научиться у них чему-то, что может приносить прибыль.
Когда Джон Вилс, покинувший метро на станции «Холланд-парк», уже подходил к своему дому, мимо него пронесся по тротуару велосипед с выключенным фонариком, заставив Вилса отпрыгнуть в сторону.
Коротко выругавшись, он вошел в украшенный белыми пилястрами дом. Улица эта была тихой, достаточно удаленной от гвалта Холланд-парк-авеню и шумных частных парков Ноттинг-Хилла с их едва ли не еженощными фейерверками. В течение пяти лет, — дети тогда были еще маленькими, — Вилс и Ванесса сносили жизнь рядом с таким парком, где американские инвестиционные банкиры отмечали Четвертое июля, Хеллоуин, День благодарения, Рождество, Новый год, наступление весны, Пасху, бесчисленные выходные дни, самый громовый из всех — «премиальный день», приходившееся на разные дни недели, как правило, в январе, чествование святого Мамоны. Терпение Вилса лопнуло, когда череда взрывов, по мощности сделавших бы честь Багдаду, разбудила в полночь его детей.
Он вышел из своей квартиры и позвонил в дверь соседей:
— Какого дьявола у вас тут творится?
— Отмечаем День Бастилии, — не без некоторого смущения ответил сосед-американец. — Заходите,
