Впрочем, как заметила Дженни, большинство игроков предпочитали всему прочему секс. Она заглянула в дом Миранды — посмотреть, как продвигается строительство, — и обнаружила, что оно уже завершено, на неделю раньше назначенного срока. Плитка в плавательном бассейне оказалась чуть синее, чем ей воображалось, а клеток с длиннохвостыми попугаями в мраморном вестибюле насчитывалось несколько больше, чем она, как ей помнилось, заказывала, однако в остальном все было идеально. Окна Мирандиной спальни смотрели на реку, в сияющей белизной ванной комнате висели розовые занавески с оттисненными по их нижнему краю маргаритками. Сквозь высокие, выходившие на балкон двери задувал легкий ветерок.
Новый дом был огражден узкой лентой, похожей на ту, какой в реальном мире оцепляют место преступления, на ленте через равные промежутки стояли слова «вход воспрещен». Кое-кто из местных жителей дома свои, уходя, не запирал, оставлял без присмотра, а вот Дженни не хотелось, чтобы кто- нибудь совал любопытный нос в спальню Миранды.
Осмотрев дом, она вышла из ворот обнесенного крепкой оградой поселка, в котором тот стоял, и, миновав какие-то развалины, направилась к самому краю настырных, но все еще великолепно девственных джунглей.
А сделав несколько шагов вдоль опушки, повстречала мужчину, одетого в свободные, доходившие до колен шорты с множеством карманов. Обнаженный торс его был обильно украшен пирсингом, и кожу с легким загаром почти всю покрывала татуировка; в левой руке он держал кредитную карточку «Ураниум» (самую престижную), в правой — автомат.
Дженни вздохнула. Он не был тем, кто мог бы стать ее избранником, однако она уже знала по опыту, что это стандартное для мужчин «Параллакса» обличье. В большинстве своем макеты выглядели устрашающе, и ей приходилось напоминать себе, что в реальном мире они могут быть детьми или женщинами — полагаться на внешность здесь было никак нельзя, оставалось лишь не доверять своим глазам.
Она поняла, что мужчина заметил ее, поскольку получила от него сообщение.
— Как вас зовут?
— Миранда Стар.
Над головой мужчины тут же появилась надпись (посылать анонимные сообщения правилами не дозволялось): «Джейсон Пёсс. 35 лет. Знак зодиака: Рыбы. Авантюрист/Изыскатель».
— Чем занимаетесь?
— Любуюсь моим новым домом.
— О, так это ваш? Выходит, мы соседи.
По-английски он писал без ошибок. Большинство игроков были американцами.
— Прекрасно, — ответила она, ощущая прилив легкого возбуждения.
— Могу я прийти к вам в гости?
— Нт пка я не узнаю вас лчш.
— Тогда давайте потусуемся звтр. Я знаю тут хорошее место.
— Там дорого? У меня осталось только 15 вахо, — отстучала Дженни.
— Если не пить, — не дорого. Вы давно в «Параллаксе»?
— Два года.
— Вы клевая.
— Зчм вам автомат?
— Расскажу, когда мы узнаем дргдрга получше. Так звтр тусуемся?
— Может быть. Мне пора выходить. Устала, — набрала Дженни. — В ПЖ вы живете в Англии?
— Да. Лондоне. Кгд вы обычно входите?
— Звтр я работаю допоздна. Может, во вторник вечером?
— Ладно, увидимся.
Мысль о том, что кто-то хочет потусоваться с Мирандой, взволновала Дженни. Завтра придется разжиться новой одеждой — хотя бы новым платьем, — интересно, чем торгуют магазины Каракаса? Ладно, время у нее пока есть — там, что игроки называли «ПЖ», или «Подлинная Жизнь», она работала завтра во вторую смену.
В этот самый миг жена Джона Вилса, Ванесса, наливала себе большую порцию джина с лаймовым соком. Ванесса страшилась возвращения мужа, поскольку он собирался повести ее в ресторан обедать. Наполовину американка, она питала чисто английскую почтительность к официантам и ресторанам с надменными манерами первых и полуфранцузскими меню вторых. Она всегда вежливо просила подать блюдо, значившееся в меню, а услышав, что его больше нет, сразу же соглашалась с непомерностью своих претензий.
Джон и его коллеги, с которыми ей время от времени приходилось обедать, в меню вообще не заглядывали. Они призывали к себе официанта и втолковывали ему, что им требуется.
— Так, для начала поставьте в середине стола блюдо грудинки. Дальше, я хочу получить бараний карпаччо с жидким горчичным соусом. Что? Нет, это мне ни к чему. Мне нужен очень жидкий, с дижонской горчицей и несколькими зелеными листочками, ну, скажем, ночной фиалки. А потом жареная курица. Нет, не
— Сэр. У нас нет…
— У вас есть. Бифштекс из вырезки у вас имеется? Ну так пропустите его через мясорубку. Возьмите булочку. Сырную тарелку вы подаете. Вот, смотрите. Тут же сказано, пять фунтов за каждый сорт сыра. Ну так и нарежьте его ломтиками. Справитесь. Вы это умеете.
Еще хуже бывало, когда Джон обедал с главами американских банков. Даже если одного из них все же уговаривали попробовать что-то, названное в меню, он, получив это блюдо, передумывал и отправлял его назад на кухню.
— Принесите мне просто моллюсков каких-нибудь. Клемов.
— Простите, сэр, у нас…
— Вот вам пятьдесят фунтов. Сходите и купите.
Отпуска Джон Вилс ненавидел, но однажды, в очень жаркое лето 2003-го, Ванесса заявила, что если он не проведет с ней две недели на итальянской вилле, она от него уйдет. Это было огромное палаццо, последнее из сохранивших в накрытой волной горячего воздуха Европе прохладу зданий: мозаичный плавательный бассейн, небольшая оливковая роща, восемь спален, беззвучные, источавшие ледяной воздух кондиционеры, супружеская чета живших при вилле слуг и вид на поросшие тополями холмы, от которого и самого Джорджоне продрали бы судороги восторга. Вилс уехал на три дня раньше — на совещание в Нью-Йорке, пропустить которое он не мог, — и, едва поселившись в любимом манхэттенском отеле, обнаружил, что Ванесса уже купила эту самую виллу за 2,5 миллиона фунтов.
— Как тебе это удалось? — спросил он по телефону из своего номера.
— Я позвонила агенту, агент связал меня с владельцем виллы. И я спросила, сколько он за нее хочет.
— Что ты сделала?
— Ты же разрешил мне пользоваться бермудскими счетами. Помнишь, в прошлом году, когда…
— Да-да, я не об этом. Говоришь, спросила, сколько он хочет?
— Ну да, сколько он хотел бы…
— Так не торгуются, мать твою.
— Ты считаешь, что я переплатила, Джон?
— Понятия не имею. Я говорю о принципе. Спросила, сколько он хочет! Господи Иисусе, Ванесса!
Когда часы показали шесть, Джон Вилс подошел к книжному шкафу, стоявшему в углу его кабинета,
