Дедушка наскоро пересказал доктору все события. Доктор угрюмо задумался, долго качал головою, долго чертил палкою по песку, наконец поднял голову и протяжно отвечал:
— Изъяснить, любезный сосед, не откажусь, но прежде всего позвольте мне, как честному человеку, уверить вас, что я не употреблю во зло вашей доверенности, и потом спросить: сколько лет вашей внучке?
— Я потерял дорогою, ехавши из Петербурга, или в Петербурге где-нибудь календарь, в котором был записан день ее рождения.
— О дне ни слова, но год…
— То-то, и года-то хорошо не знаю; должно быть, ей восемнадцать или девятнадцать лет.
— Характер ее?
— Ангельский.
— Это сказано неопределенно; судя по виду, должно думать, что характер ее холеро- меланхолический.
— Она одно утешение наше со старухою.
— Хм! утешение! И одна внучка у вас?
— У нее есть еще братья, маленькие, премилые шалуны.
— Хм! — повторил опять доктор. — Она должна быть набожна и, верно, не любит общества мужчин?
— Не знаю, к чему клонятся ваши странные вопросы, г-н доктор? Мы еще так мало знакомы.
— К тому, сударь, к тому — черт побери! Зачем вы давно не выдали замуж вашей внучки! Zum Teufel! [10] На что держать дома этот гнилой товар!
— Г-н доктор! моя Эмма ангел скромности, добродетели и невинности.
— Да я лучше вас самих могу сказать вам все это, сударь, я — ученик и друг великого Месмера! — Доктор приподнял свою шляпу. — Вы тут ничего не понимаете, а я понимаю. — Доктор утер слезу, выкатившуюся из его глаза. — Черт побери! Ведь вы желаете счастья вашей внучке? Так зачем же вы давно не выдали ее замуж?
— Г-н доктор!
— Господин сосед! потому, что вы должны были уговорить ее выйти замуж. Неба с землей мешать не надобно. На земле надобно думать о земле, и если неземное мешается там, где его не спрашивают, выходит дребедень — вы этого не понимаете, а я понимаю. Лечить можно всякой всячиной: я вылечивал чахотку от любви пилюлями из ипекакуаны; tinctura regia [11], Перувианский бальзам и Боэргавов сахар спасли бы дурака Вертера, и этого сумасшедшего я вылечил бы, да теперь все пропало! Теперь ведь уж нельзя их разлучить — он умрет! Эх, сосед, сосед! как можно позволять девчонкам гулять в садах, подле которых содержат сумасшедших!..
Доктор с досадой стукнул своею палкою в землю и подошел ближе к сумасшедшему. Он пристально начал глядеть на сумасшедшего и на Эмму. Эмма потупила глаза и покраснела бы, если бы щеки ее, от солнца, от всего, что было, и от сильного внутреннего движения, давно не горели, как полымя.
— Ну! так! Все признаки, — точно так… — сердито произнес доктор.
Сумасшедший заметил доктора. Эмма отошла в это время от него. Взор безумца мрачился и темнел.
— Вы опять принялись за ваши дурачества, — сказал доктор князю, — стыдитесь, князь, стыдитесь!
Сумасшедший сжал кулаки.
— Не нужно сжимать кулаки, — вскричал доктор. — Я велю посадить вас в узкий мешок и капать вам водой на голову!
Сумасшедший готов был вскочить с скамейки.
— Можно ли так жестоко обходиться с ним? — сказала Эмма, обратив умоляющий взор на доктора.
— Прошу покорно: жестоко обходиться! Ласкайте, ласкайте его; вы еще не знаете, что значит человек сумасшедший; а не сумасшедший еще хуже, хуже во сто раз, говорю я вам! Вы этого не понимаете, а я понимаю.
Глухое рыкание послышалось в груди сумасшедшего.
— Теперь все мое лечение пошло на ветер по вашей милости! — вскричал доктор.
Заметив желание сумасшедшего броситься на доктора, Эмма оборотилась к нему и напомнила обещание быть спокойным.
— Позволь мне убить только этого, — шептал ей сумасшедший, робко указывая на доктора. — Он всех больше меня мучит. Я убью его так, что никто этого не увидит, и потом опять буду смирен, как тебе угодно.
Неужели только страх наказания или выдуманные человеком приличия заставляют несумасшедших не говорить того вслух, что говорит человек в безумии? Или с потерею ума человек теряет божественную половину свою, и тогда только остальная половина его — зверь — остается в нем, и кровожадность тигра является в человеке ничем неукротимая? Гнев не есть ли сумасшествие на минуту? Не знаю; но как часто человек с умом мыслит то, что, лишенный ума, говорит он вслух! Загляните в душу свою без свидетелей, и — вы содрогнетесь!
— Сударыня! велите ему остаться спокойным и скажите, что вы пойдете уговаривать меня не мучить его; потом, пожалуйте, подойдите сюда, ко мне. Без этого он тотчас убьет меня, — сказал хладнокровно доктор.
Доктор говорил по-немецки; сумасшедший тщательно вслушивался в слова, не понимал их и с досадою потряхивал головой.
— Будьте же спокойны, сидите здесь; я пойду уговорю его помириться с вами; видите, какой он сердитый, — сказала Эмма безумному.
— Ты уйдешь, — отвечал он, — и опять они возьмут меня. Ах! ты не знаешь, как они меня мучат! И все говорят мне, что я сумасшедший! — Он взял Эмму за руку; слезы наполнили глаза его. — А я совсем не сумасшедший. Ты видишь, что мне с тобою хорошо; я стану делать все, что ты мне велишь, только не оставляй меня! — Он стал на колени и держал Эмму за руку.
Сердце девушки замирало от ощущений, дотоле ей неизвестных и теперь непонятных. Она снова уговаривала безумца, и он остался неподвижен, на коленях, на своем месте, глядя на удалявшуюся Эмму. Так глядел он на нее, как будто все существование, вся жизнь его заключались в ней.
— Сударыня, — сказал ей доктор, — нет надобности изъяснять вам как, но только одно скажу: вы приобрели теперь полную власть над этим несчастным молодым человеком. Пользуйтесь своею властию, и вы вылечите его непременно. Начинайте теперь же ваше дело.
— Господин доктор! вы смеетесь надо мною! — сказала Эмма. — Что я за лекарка!
— Ну, ну! — вскричал доктор нетерпеливо, — я не умею по-вашему изъясняться и не стану говорить вам: будьте его ангелом-хранителем! Ангелов на земле нет; да и какой вы ангел? Вы женщина, из костей, крови и мяса…
— Господин доктор!
— Госпожа женщина, а совсем не ангел! прошу не сердиться! Угодно ли вам лечить его?
— Если бы я и могла, то надобна воля дедушки…
— Дедушка вам тут значит меньше нуля, поставленного к единице с левой стороны. Надобна ваша воля.
— Я не понимаю.
— И не нужно понимать! Много наделали бы люди, если бы понимали все, что делают!
— Что же мне делать?
— Пожелайте выздороветь ему, так пожелайте, как вы желаете себе царства небесного, как вы любите вашего дедушку.
— О! больше, больше, если надобно… — Эмма смешалась, когда невольно вырвались у нее эти слова. — Я буду молиться об этом каждый день, мыслить каждый час!
— Доброе создание! — сказал доктор, крепко сжимая ей руку. — Воля человека в молитве непобедима. Это… Но вы не поймете меня! Читали ль вы Библию? Помните ль слова его, того, кто сам
