Среди русских был старик Иван Строганов, радовавшийся, что очутился у земляков. Поскольку он уже не мог нести матросскую службу, капитан приказал ему прислуживать нам, пассажирам, в кают-компании. В один из последних дней нашей стоянки в гавани старика послали на охоту. Несчастный! Накануне отъезда его пороховница взорвалась; его принесли на корабль смертельно раненного. Старик хотел умереть только среди русских, и капитан из жалости оставил его на борту. Он скончался на третий день плавания. Тело его тихо опустили в море, а с ним и последнюю надежду на то, что наши сапоги будут вычищены хоть раз за время путешествия. Мир праху твоему, Иван Строганов!
Однако я забежал вперед.
25 октября на семи маленьких байдарах из Бодеги прибыл г-н Кусков, опытный и вполне соответствующий своей должности человек.
26 октября в предобеденные часы в президио состоялась дипломатическая конференция. Дон Паоло Висенте де Сола, губернатор Новой Калифорнии, подчеркнул, что Испания имеет неоспоримое право на территорию, занятую под русское поселение, управляемое г-ном Кусковым, и потребовал от него освободить эти земли. Г-н Кусков, представитель Российско-Американской торговой компании и глава поселения в Бодеге, заявил, что он может покинуть Бодегу, но лишь в том случае, если получит соответствующее указание от своего начальника г-н Баранова, который его туда направил. Губернатор потребовал от г-на Коцебу осуществить эвакуацию русских из Бодеги. Лейтенант императорского русского военного флота и капитан «Рюрика» Отто Коцебу отказался вмешиваться в эту историю. Таким образом, мы пришли к тому, с чего начали.
В конце концов договорились составить протокол переговоров в двух экземплярах. Все участники подписали его и скрепили печатями, а затем его следовало направить обоим монархам: его величеству русскому императору — через капитана «Рюрика», его величеству королю Испании — через губернатора Новой Калифорнии.
Я слышал, что упомянутый протокол{155} был доставлен в Петербург и, не получив дальнейшего хода, подшит к делу в соответствующем министерстве. Дона Паоло Висенте де Сола, губернатора Новой Калифорнии, наградили русским орденом, а я получил от г-на Кускова почетный дар — красивый мех выдры. Вы и сейчас еще можете его увидеть в берлинском Зоологическом музее, которому я его подарил.
Последствия конференции 26 октября были весьма неблагоприятны для «Рюрика». Переговоры затянулись далеко за полночь, и вместо капитана хронометр пришлось заводить кому-то другому. Капитан сообщил мне, что большой хронометр после этого фактически стал непригодным.
Территориальные притязания Испании на это побережье расценивались американцами и англичанами не выше, чем русскими. Устье реки Колумбии Испания тоже считала своим владением. Об истории тамошнего поселения испанцы и г-н Эллиот рассказывали почти одинаково. Американцы отправились туда из Нью-Йорка частью по суше, а частью морем и основали там поселение. В годы войны между Англией и Америкой для захвата этого поста был направлен фрегат «Енот» под командованием капитана Блека. Английские купцы из Канады прибыли в этот район, и, когда военный корабль, угрожавший колонии, находился уже в виду гавани, они за высокую плату — 50 тысяч фунтов стерлингов — купили это место и подняли английский флаг. Торговый путь по суше должен был связать Колумбию с Канадой.
Время нашего пребывания в Калифорнии подошло к концу. В воскресенье 26 октября после поездки в миссию мы дали торжественный прощальный обед. Артиллерия «Рюрика» сопровождала тост за союз монархов и народов и за здоровье губернатора. Один почтенный миссионер слишком старательно приложился к виноградному зелью, и его заметно пошатывало.
28 октября лагерь был свернут и погружен на корабль. В то время как в президио мы скрепляли печатями протокол, г-н Кусков с ведома капитана Коцебу отправил две байдары на ловлю выдр в отдаленную часть бухты.
29 октября ранним утром г-н Кусков со своей флотилией байдар отплыл в Бодегу, а позже добрый дон Паоло Висенте де Сола выехал в Монтерей. Он взял с собой для пересылки в Европу наши письма — последние, полученные нашими друзьями от нас за все время путешествия. Поскольку к концу 1817 года мы не вернулись на Камчатку, в Европе нас считали погибшими.
30 октября на борт погрузили много животных, запас зерна и овощей. Одновременно на корабль залетели бесчисленные полчища мух. Мы взяли и свежую воду, хотя запастись водой в здешних гаванях, особенно летом, чрезвычайно трудно. Губернатору мы были обязаны бочонком вина из Монтерея. Наши друзья из президио пообедали с нами на «Рюрике». Все было готово к отплытию.
31-го друзья собрались на корабле, чтобы проститься с нами; после обеда кое-кто из наших еще раз съездил в миссию. Поздно вечером прибыл г-н Джон Эллиот де Кастро, который все еще не знал, воспользоваться предложением капитана или нет. Наконец он решил этот вопрос положительно.
1 ноября 1816 года, в день праздника всех святых, утром, в 9 часов, когда наши друзья были в церкви, мы подняли якорь. Однако они пришли в форт — мы видели это, когда «Рюрик» проплывал мимо. С пушечным выстрелом они подняли испанский флаг, а мы тотчас подняли свой. Друзья первыми салютовали нам семью залпами, на которые мы ответили столькими же.
Вода в гавани Сан-Франциско сильно фосфоресцировала мельчайшими светящимися точками, и волны, бившиеся о берег за пределами бухты, мерцали. Я исследовал воду гавани под микроскопом и обнаружил в ней немногочисленные мельчайшие инфузории; они, как мне кажется, не играют никакой роли при свечении.
Ежедневно мы наблюдали здесь игру тумана: когда господствующий морской ветер относил его на восток, к освещенному солнцем берегу, он распадался на части, а затем рассеивался. Особенно красивым было зрелище, представшее перед нами при отплытии, когда облака то скрывали от нас различные вершины и части побережья, то вновь открывали их нашим взорам.
Из Калифорнии на Сандвичевы острова
1 ноября 1816 года только мы вышли из гавани в открытое море, как подул сильный ветер, который так раскачивал корабль, что у бывалых матросов и даже у капитана начался приступ морской болезни. Я никогда не мог избежать этой напасти и страдал всякий раз, возвращаясь на море, даже после самого короткого пребывания на суше; не буду говорить о том, что и на этот раз лежал пластом. Ветер сдул мух — на другой день на «Рюрике» не было ни одной. 2-го мы видели крупные морские водоросли, потом дельфина, а 4-го под 30° сев. широты — первую тропическую птицу.
Море было голубое, небо сплошь покрыто облаками, кругом пустынно, как ни в одном другом районе океана. Никаких птиц, кроме тропических. Они летали высоко и пронзительно кричали. Часто мы слышали, но не видели их; нередко эти птичьи голоса были слышны ночью.
В поясе между тропиками нас встречали затяжные южные и юго-западные ветры. По вечерам на юге полыхали зарницы. Временами южный ветер сменялся штилем, но потом неизменно возобновлялся, 8 ноября вокруг киля играли и резвились дельфины. 12-го утром и вечером нас сопровождала пара кашалотов (
16 ноября (22°34' сев. широты, 104°25' зап. долготы) мы наконец ощутили пассат.
21-го сквозь облака показались горные цепи островов Оваи [Гавайи].
Джон Эллиот Кастро, в чьих жилах перемешалась английская и португальская кровь, был так мал, что его можно сравнить лишь с фигурирующим у Жана Поля коротышкой{156} , который сам себе не доставал до колен, не говоря уж о более высоких людях. Благочестивый католик, он все свои надежды связал с кольцом братства Св. Франциска. Джон носил его, и за это ему было уготовано совершенно особое снисхождение. Он женился в Рио Жанейро [Рио-де-Жанейро] и работал там хирургом в госпитале. Однако он был влюблен, и влюблен несчастливо, эта страсть погнала его в дальние странствия и ввергла во многие несчастья; он был влюблен в двадцать тысяч пиастров, которыми не мог завладеть, и говорил о них с такой захватывающей страстью, правдивостью и увлеченностью, которые отличают лишь немногие стихотворения в поэтических альманахах. Его страсть была поистине
