отбуксировать нас в гавань. Прибыли лоцман и восемь двойных каноэ, в каждом под командой владельца от 16 до 20 гребцов. Якорь был поднят; с играми, смехом и шумом островитяне повели за собой «Рюрик», соблюдая при этом такой порядок и демонстрируя такую силу, которые удивили наших моряков. Мы плыли со скоростью три узла в час, а затем стали на якорь под стенами крепости. Г-н Юнг поднялся на борт, чтобы получить вознаграждение за услуги, оказанные нам людьми короля.
Не могу обойти молчанием первое, что бросилось, как и всякому чужестранцу, в глаза: всеобщую, назойливую, алчную предупредительность другого пола, громко раздававшиеся вокруг нас предложения женщин, а также мужчин от имени женщин.
Стыд, как мне представляется, — врожденное чувство людей, но целомудренность — это добродетель лишь в нашем представлении. В условиях, более близких к природе, женщина в этом отношении зависит от воли мужчины, собственностью которого она является. Мужчина живет охотой. Он заботится об оружии и добыче, кормит семью. Способный носить оружие, используя свою силу, он осуществляет грубую власть над женщиной, а та вынуждена терпеть. У мужчины нет никаких обязательств по отношению к врагу; повсюду, где бы он ни встретил врага, он должен его убить. Употребит ли он мясо убитого в пищу или оставит гнить, не имеет значения. Но если он дарит чужаку жизнь, то вместе с жизнью должен давать ему все, что нужно для существования; еда готовится для всех, и мужчине нужна женщина.
На более высокой стадии развития гостеприимство становится добродетелью; глава дома поджидает чужака на дороге и ведет его в палатку или под крышу своего дома, ибо вместе с ним входит и благословение божества. С этим легко связывается и обычай предлагать пришельцу свою жену, а отказ становится оскорблением.
Чистые, неиспорченные нравы.
Этому народу, народу радости и довольства, — о, если бы я мог вам дать возможность хотя бы раз вдохнуть тепловатый, пряный воздух, бросить взгляд на чистое, яркое небо, почувствовать всю красоту бытия! — этому народу, говорю я, мы привили стремление к приобретению собственности и лишили его чувства стыда. На северном побережье, отделенном горами от портового города, я надеялся встретить более патриархальные, неиспорченные нравы.
В первый же день я познакомился с г-ном Марини (доном Франциско де Пауло Марини, которого островитяне называли Манини). Он не сразу пошел мне навстречу, но потом всегда охотно помогал и делился знаниями. Угадывая душой и взглядом именно то, что мне было нужно, он снабдил меня теми сведениями об этих островах, которыми я сейчас располагаю. Марини был еще очень молод, когда однажды в одной из гаваней американо-испанского побережья, я думаю в Сан-Франциско, его с фруктами и овощами послали на корабль, который готовился сняться с якоря. Матросы напоили мальчика, он заснул, и его спрятали. Когда же он проснулся и вышел на палубу, корабль был уже в открытом море. Жребий, определивший судьбу Марини, был брошен. Его высадили на Сандвичевых островах, и впоследствии он стал вождем. Будучи рачительным сельским хозяином, г-н Марини извлекает из земли все новые источники дохода, без устали выращивая ранее неизвестные островитянам полезные виды животных и растений. Будучи деятельным торговцем, он снабжал всем необходимым многочисленные суда, идущие к этим островам. Под жарким небом тропиков ему удается надолго сохранять мясо, засаливая его, что испанцы в Новом Свете считали невозможным. У меня сложилось впечатление, что Марини, как независимый человек, держался вдали от короля и был у него в немилости. Он вращался больше в торговом мире. Я был счастлив отметить, что теперь он уже не интересовался кораблями. В первой же нашей с ним беседе меня привлекло одно его высказывание. Речь шла о последних мировых событиях и о Наполеоне. «Он, — сказал Марини, — пригодился бы в нашей испанской Америке». Таких слов я не слышал еще ни от одного испанца.
Я совершил первую ботаническую экскурсию; взобрался на потухший вулкан за городом, спустился в лес и вернулся по долине, в которой теперь с помощью искусственного орошения выращивается культура таро. Я изведал и прохладу горных долин, и жару, всегда ощущаемую при спуске с гор на солнечный берег.
Я ежедневно бродил по этим местам и забирался в горы. Однако не буду подробно описывать свои прогулки, а расскажу лишь о тех маленьких историях, которые со мной случились.
Через реки и ручьи здесь нет мостов; каждый радуется любой возможности искупаться в пресной воде; те, кто живет на море, ценят это и стремятся к этому так же, как мы, жители стран, удаленных от моря, ценим морские купания. Повсюду используют любую такую возможность. Выражение «Хочешь купаться?» запоминаешь здесь очень быстро.
Я разделся, чтобы вброд перейти поток, впадающий в залив позади Хана-руру, и зашел уже почти по колено в воду, когда заметил плывущее навстречу каноэ и услышал громкий смех. В каноэ сидела дама, принадлежавшая, по-видимому, к высшей касте, и ей захотелось меня подразнить. Я почувствовал себя невинной девушкой, которую какому-то невеже шутки ради вздумалось побеспокоить во время купания.
F однажды на экскурсии, где я был с провожатым, нам встретилась на пути широкая, спокойная река. Мой проводник, житель Оваи, вошел в нее — вода не доходила ему до груди. Мне пришла в голову мысль — мне, не умеющему плавать,— переплыть на ту сторону. Попробовал, и — смотрите-ка! — вода понесла меня, я стал двигаться вперед. И тут подумал: а неплохо бы показать людям, что хотя ты и не мастер в их деле, но все же кое-что можешь. Непрерывный смех, все громче раздававшийся с берега, пробудил меня от грез. Когда я обернулся, чтобы узнать, в чем, собственно, дело, то увидел, что берег густо усеян людьми. Они сбежались посмеяться над смешным канака хаоре (белым человеком), который, вместо того чтобы поступить разумно и перейти реку вброд, прилагает чудовищные усилия, показывая свое неумение. Но в этом смехе не было ничего враждебного. Смех — это право человека: каждый смеется над каждым, будь он король или простой смертный, не обращая внимания на обстоятельства. О других забавных случаях я расскажу в свое время.
«Ароа!»— широко распространенное мирное приветствие. На каждое «ароа!», обращенное к кому- нибудь, следует ответное «ароа!», и люди продолжают путь, не оглядываясь. Как-то раз, отправившись собирать растения из Хана-руру, я пошел к посадкам таро и обратил внимание на то, что дома уже кончились, но приветствия все еще слышались, хотя ни справа, ни слева никого уже не было. «Ароа!» — непрерывно звучало на все лады, и я чистосердечно отвечал. Незаметно оглянувшись, я увидел, что за мной следовала целая толпа ребятишек, которых забавляло, как канака хаоре без конца повторяет: «Ароа!» «Ну погодите!» — подумал я и, терпеливо выслушивая приветствия и отвечая на них, по шел дальше вместе с сопровождавшей меня детворой, через рвы, изгороди, канавы и земляные насыпи до полей таро. Потом, неожиданно обернувшись и подняв руки, я с ужасным ревом кинулся на ребят. Перепугавшись, они бросились наутек, натыкаясь друг на друга и падая в канавы. Я смеялся над ними, они хохотали, мы расстались друзьями: «Ароа!»
Во время прогулки по плодородной долине за Хана-руру на берегу одного из водоемов, где выращивали таро, я нашел красивое растение, которое, казалось, раньше никогда не встречал, и сорвал для себя несколько экземпляров. За этим занятием меня застал местный житель, он стал ругать и срамить меня, и мне лишь с трудом удалось его успокоить. Об этом случае я рассказал Марини и показал ему растение. Местный житель был его арендатор, а растение оказалось рисом. После нескольких неудачных попыток в этом году рис впервые дал здесь зеленые побеги. Пусть посмеется надо мной любой ботаник, однако и у него, возможно, дело обстояло бы не лучше. Я не смог определить гербарный экземпляр
Лианы на Сандвичевых островах, в отличие от похожих на деревья гигантских лиан Бразилии, представлены корнеобразными и вьющимися видами бобовых. Здешние лианы сплетают свои сети над низкими зарослями, и однажды в горах, в стороне от тропинки я ступил ногой в сеть из лиан и, когда хотел пройти дальше, обнаружил, что повис, как в гамаке, над пропастью у скалистого обрыва.
29 ноября нас по приказу Тамеамеа впервые снабдили продовольствием, доставив в изобилии овощи и фрукты, какие только растут на этой земле, а свиней прислали столько, что мы не могли съесть и половины; остальных пришлось либо съесть потом, либо взять с собой живыми.
Капитан решил в этот день сделать план гавани Хана-руру и приказал Хромченко установить в различных пунктах шесты с сигнальными флагами. Местные жители взялись за оружие, предвкушая праздник битвы, ибо этот веселый народ охоч до оружия и у него давно уже не было подобной забавы. Хаул-Ханна, которого, к счастью, предупредили заранее, вмешался в дело, успокоил Каремоку, сам
