— По радио так приятно слышать гудки машин на Красной площади. Скорее бы зазвучали они у нас!
В июле и августе много побед.
Раскатом залпов салютует Героям Родины Москва.
В газетах лозунг: «Вся страна приветствует своих героических воинов, наносящих мощные удары по врагу». Мальчики стали стратегами:
— Пойми, ведь теперь пять фронтов и всеми нужно командовать. Надо, чтобы они друг другу помогали!
— Это потрудней, чем шахматные ходы!
— Я читал в «Красной звезде», как враги шли к Курску. В одном месте они бросили в бой четыре пехотных и три танковых дивизии. «Тигры» шли по десять-пятнадцать машин, а средние танки по пятьдесят-сто машин в эшелоне, а дальше на бронетранспортерах мотопехота. Понятно?
— Вот тут-то нашим летчикам и артиллеристам была работа!
— А огневая завеса при нашем наступлении! Говорят, враги этого не ожидали!
— Помните, как грустно нам было, когда наши оставили Севастополь, и как было страшно за Сталинград. А теперь всё по-другому, — говорит Аня.
Ночь. В воздухе шум сотен самолетов. Он так силен, что все взрослые проснулись.
Страшный гул канонады. На горизонте, на фоне огромного красного зарева, темные облака дыма. К ним тянутся причудливо извивающиеся беловатые змеи. Вместо голов у них ярко-желтые с красноватым оттенком шары. На месте угасающих возникают новые.
— «Катюши», «катюши»-то наши как славно действуют! — говорят наши соседи моряки.
— А самолеты тоже наши?
— Конечно! Это налет на побережье.
Сердце бьется от радости. Наконец-то! Это наш ответ на нескончаемые обстрелы Ленинграда из тяжелых орудий.
Анна Петровна будит Мишу и говорит:
— Он столько видел тяжелого в Ленинграде. А сейчас ведь сердце прыгает от радости. Разве вы не чувствуете, какая над нами летит силища, какая чудесная крылатая армия нашей могучей Родины!
Мне тоже не хочется, чтобы ребята пропустили этот момент нашего торжества. Я поднимаюсь по скрипучей лестнице на чердак, где спят дети, и говорю:
— Кто хочет, может одеться и сойти во двор. Наши самолеты бомбят фашистов.
Сразу вскакивают несколько человек и будят остальных.
Мы спешим во двор.
— Ну и ночка! Славная ночка! — говорит кто-то из мальчиков.
Праздник, огромный праздник близок. Час возмездия наступил!
Известие о том, что с нового учебного года мальчики и девочки будут учиться в разных школах, волнует детей.
— Расскажите, как было, когда мальчики и девочки учились не вместе, — просят меня.
— Вы в какой школе останетесь?
— А наша школа будет женской или мужской?
В темные вечера только и разговоров, что о предстоящей реформе.
— Жаль нашего коллектива, мы так дружно жили, — вздыхают старшие.
— А может быть, лучше будет: никто за косички не будет дергать, — говорит девочка из отряда младших школьниц.
— Нет, без мальчиков хуже будет. Они храбрые. Весь класс нашалит, а мальчики всегда на себя вину берут, — возражает ее подруга.
Наконец мы узнали, что наша школа будет женской. Старшие мальчики переводятся, как они говорят, «в совсем чужую школу».
Переезжаем в город. Мальчики провожают меня до квартиры и несут мой чемодан и рюкзак.
— Прощайте, Ксения Владимировна! Кто теперь будет вам помогать носить вещи на третий этаж? Девочки на это не способны. Вы еще помянете нас добрым словом, — шутят они.
— И в лагере без нас будет плохо: ни косцов, ни пильщиков не будет.
— А если ваш лагерь будет по соседству, неужели вы не поможете?
— Ну, конечно, поможем! Мишка, ведь правда, поможем?
Мы шутим, но прощаться нам грустно.
Вчера ко мне зашла Таня. По ее лицу я сразу поняла, что недобрые вести принесла она мне.
— Говори сразу, — прошу я.
— Семнадцатого августа в госпитале умер Юра. Он был тяжело ранен. Юра давно рвался на фронт. После окончания училища освоил даже какую-то новую специальность, чтобы попасть в действующую армию. Он был такой хороший, умный, талантливый. Правда? — с грустью говорит Таня.
— Да, правда. Конечно, правда, — говорю я, и передо мной встает образ умного, честного юноши, человека долга.
Во сне я видела поле. Высокая густая трава, и в ней лежит Юра. Лицо его сурово, глаза закрыты.
Я просыпаюсь, — подушка мокра от слез. Сердце бьется. Скольких мне еще суждено оплакивать!
— Ксения Владимировна, вы знаете, одна ученица из нашего класса была на фронте, — сообщают мне восьмиклассницы.
— Кто такая?
— Лена Шустова.
Не могу припомнить этой ученицы и на следующем уроке вызываю ее. Встает голубоглазая девушка небольшого роста, гладко причесанная. Отвечает спокойно и очень толково. В перемену спрашиваю:
— Каким образом вы попали на фронт?
— Отец меня увез от голода из Ленинграда. Его часть стояла под городом.
— А что вы делали на фронте?
— Всё, что приходилось. Там нельзя сидеть сложа руки.
У Лены нет желания похвастаться, удивить и даже рассказать о себе.
Нашу вторую фронтовичку Киру Самсонову я сама замечаю в классе. На первой скамейке сидит очень близорукая девушка. Мое внимание привлекает медаль на ее груди.
После урока спрашиваю:
— Какая у вас медаль?
— «За боевые заслуги».
— Вы были на фронте?
— Да, с отцом.
Расспрашивать сейчас неловко, и я откладываю разговор до более удобного случая.
Меня эти девушки очень интересуют. Как они будут себя чувствовать в школе, как сложатся их отношения с учителями и с классом?
Лена как-то спросила меня:
— Могла бы я участвовать в олимпиаде детского творчества? Я бы хотела написать сочинение по истории.
— Конечно, можешь! — отвечаю я.
Я уже заранее знаю, что тема будет обязательно военная. Пожалуй, «военное прошлое» Лены сказывается только в интересе к темам из военной истории. То она с увлечением читает книги о полководцах, то удивляет студентов, бывших у меня на уроке, сложной схемой Кунерсдорфской битвы,
