На следующее утро в отделе «Акцент» «Детройтских новостей» появилась статья Мардж Джексон Левин: «Дуэт „Голубые Орхидеи“ вызвал бурный восторг в театре „Фишер“». Статья сопровождалась фотографией Валентины и Орхидеи, разбрасывающих орхидеи неистовствующим поклонникам.
Девушки купили несколько экземпляров «новостей» и завели альбом газетных вырезок. Торжественно они вклеили в него первую вырезку.
— Вот, — радостно сказала Орхидея, с восхищением разглядывая статью в две колонки, как будто это была «Эмми» [5].
— Правда, это самое лучшее, что мы когда-либо видели?
— Теперь мы по-настоящему «Голубые Орхидеи», не правда ли? — тихо сказала Валентина. — Эта фотография служит тому доказательством.
— Навсегда, — сказала Орхидея, сжав руку сестры.
Михаил Сандовский пребывал в одиночестве.
В своей строгой серой форме курсанта военного училища он стоял у одного из мостов, пересекающих реку Даугаву в Риге. Жаркий июньский ветер взбивал на воде белые гребни.
Михаил смотрел на искрящуюся под солнечным светом реку, глаза его слезились, а голова раскалывалась. Прошлой ночью он выпил огромное количество водки вместе с другими курсантами из Высшего военного училища им. Алксниса — советского варианта Уэст-Пойнта, но намного более сурового.
Зачем он так много выпил? Чтобы бежать от строгостей и жесткой дисциплины академии? В конце концов, он понял, что его готовили к жизни, которой он не хотел. Его честолюбивый отец, Петров, нажал на все пружины, настойчиво утверждая, что сын имеет все данные, чтобы стать Героем Советского Союза.
Михаил пошел по улице Ленина, которая разделяла правый берег на почти равные части, пересекая Вецригу — старый город. Старый город с его романтическим прошлым казался ему таинственным. Здесь была церковь, которую начали строить во времена епископа Альберта в 1211 году и закончили только спустя пять веков. Звиеду Варти, шведские ворота, построенные в 1698 году, — единственные сохранившиеся ворота Риги.
Сколько людей прошло через эти ворота за три сотни лет? Крестьяне, священники, евреи, коробейники, солдаты, богатые бюргеры и даже Петр Великий, посетивший в Ригу в 1711 году. Может, сам Сталин, размышлял он.
Впереди, взявшись за руки, шли три хорошенькие девушки. Волосы, чтобы уберечь их от сильного морского ветра, они повязали платками, хлопчатобумажные юбки развевались, приоткрывая голые, крепкие мускулистые ноги.
Одна из девушек, выше и стройнее остальных, привлекла внимание Михаила. Она развязала платок, сняла его и подставила лицо навстречу ветру. Волосы рассыпались по ее плечам тяжелой лавиной черных кудрей.
Валентина, его пропавшая сестра-двойняшка! Ему все еще снились мучительные обрывочные сны о ней. Иногда она была маленькой девочкой, какой он видел ее в последний раз за несколько минут до обвала, когда они играли в «веревочку». В других снах она представала перед ним молодой женщиной, высокой, смеющейся, прекрасной. Она — точная его копия, только в женском варианте.
На улице Скарню, 19, находилась романо-готическая церковь, восходящая к 1200-м годам. Михаил остановился и сделал вид, что изучает ее обветшалые, покрытые копотью стены, ощущая еще одну удушающую волну одиночества.
Его сны о сестре казались порой такими живыми, что он часто думал, действительно ли Валентина погибла под снежной лавиной.
«Конечно, она умерла, — сказал он себе зло. — Отец показал мне официальный список жертв снежного обвала. Там были имена ее и матери».
Он зашел внутрь церкви, вдыхая влажный воздух, исходящий от древних камней.
ГЛАВА 7
Валентина пропела последнюю фразу «Хорошеньких девушек», вложив все, что могла, в свое пение, и продержав заключительную ноту до тех пор, пока звук не заполнил маленькую студию. Рядом с ней у второго микрофона стояла Орхидея. На обеих были надеты наушники.
— Хорошо, все хорошо, — донесся из наушников довольный голос звукооператора Дэнни Макклелланда. — Реверберация получилась. Сейчас звучит так, как надо.
Он сидел по другую сторону стеклянного окна, передвигая ручку большого электронного пульта с двадцатью четырьмя звуковыми дорожками, напоминавшего собой приборы из «Звездного путешествия».
Студия «Рон Роуз продакшн» была устлана бледно-голубыми, как лед, коврами. Маленькие квадратные коврики лежали на музыкальных установках, занавеси покрывали каждую из двойных дверей. Над головой, нагревая помещение, горело несколько прожекторов. Когда они вошли, здесь было прохладно от кондиционеров. Теперь же зажженные прожектора, жар тел подняли температуру ограниченного пространства, по крайней мере, на десять градусов.
Они записывали три песню — старую из репертуара Дайоны Уорик, грустную песню о любви Эбби Макей шестидесятых годов и «Хорошеньких девушек» — рок-песню, которую написала Орхидея.
— Действительно звучит хорошо? — поинтересовалась всегда неуверенная Орхидея.
— Зачем мне притворяться? — достаточно категорично ответил инженер и быстро добавил: — Мне кажется, у нас великолепно получилась первая половина, а над второй придется еще много работать.
Орхидея, нахмурившись, подняла глаза на Макклелланда. На ней были джинсы от Глории Вандербилт и футболка от Логгинса и Мессины, а огненно-рыжие волосы представляли собой волнующую массу кудрей. Инженер критиковал главным образом ее, и каждый раз, когда он что-либо советовал, она все больше надувалась.
— Ты продолжаешь путать слова, Орхидея, — сказал Макклелланд, — и голос кажется немного запыхавшимся, особенно на первых тактах. Нужно, чтобы звук исходил из груди. Глубоко из груди.
— Знаю! Знаю!
— А теперь запомните, мы запишем две разные дорожки для вокала, здесь необходима согласованность и гармония ваших голосов. Таким образом, когда мы будем делать монтаж, то сможем использовать часть одной и часть другой. Все должно сочетаться точно и аккуратно, вы никогда ничего и не заметите. Купаж будет потрясающим!
— Великолепно! — с сарказмом воскликнула Орхидея. Она была на грани срыва. — Все это будет походить на лоскутное одеяло!
— Начнем сначала, — дал команду инженер.
— Конечно, конечно, хорошо, — Орхидея склонилась над микрофоном, она выглядела маленькой и обиженной. — Мне это кажется забавным, вот и все — петь не перед кем.
— Но я объяснил вам, сколько баксов вы сэкономите, используя записанную музыку как фон, — донесся из наушников бесстрастный голос Макклелланда. — Пой мне. Вообрази, что я — это шесть сотен орущих фанатов.
— Да! — оживилась Орхидея.
Две недели спустя девушки проигрывали законченную кассету Пичис.
— Хорошо? — улыбаясь, спросила Валентина, когда кассета закончилась. — Это стоило нам двадцать восемь сотен долларов, включая катушку контрольной фонограммы. Мы выбросили деньги на ветер?
— Тебе должно понравиться, — присоединилась Орхидея.
