если не испытывает к нему никаких чувств? Если он завтра снова придет в Большой, он, может быть, получит ответ.
— Уходи, — сказала Юлия вечером после представления. Она была одета в свою меховую шубку, соболья шапочка скрывала ее красивые светлые волосы. — Уходи.
— Нет, — возразил он. — Не уйду до тех пор, пока ты не скажешь мне почему.
Она сердито пожала плечами и облизнула полные красные губы.
— О чем тут говорить? Ты красивый мужчина и понравился мне. Мы использовали друг друга. Что в этом такого уж волнующего и нового? А теперь я хочу, чтобы ты оставил меня в покое!
— Но ты говорила…
— Ничего я не говорила. И ничего не чувствовала. Неужели до тебя не доходит? А теперь, если ты не оставишь меня тотчас же, я позову Дмитрия… Он выбросит тебя.
Михаил сокрушенно посмотрел на нее. Он все еще верил, что она любит его. Должно быть, что-то произошло… Возможно, любовник избил ее или запугал.
— Сомневаюсь, что ему удастся, но если ты этого хочешь, пусть будет так, — коротко бросил он и повернулся на каблуках.
В этом месяце занятия в ГРУ еще не начнутся. Он знал, что это будет изнурительное расписание, включающее стрельбу из винтовки и пистолета, использование автоматического и полуавтоматического оружия, таэквандо. Потом его перевезут на большую загородную дачу в Кучино, неподалеку от Москвы. Здесь он узнает, как использовать яды и наркотики, которые растворяются в организме через несколько минут после применения, создавая впечатление естественной смерти. Его научат стрелять газом из специальных эжекторных ружей, настолько опасных даже для стреляющего, что ему придется принимать противоядие, прежде чем выстрелить. Его научат использовать работающее на батареях оружие, спрятанное в пачках для сигарет или ручках, пластиковые взрыватели и решать деликатные вопросы организации саботажа и диверсий. А еще ему предстоит освоить курс применения ножа и гарроты.
Михаил не хотел сейчас думать об этом. На уме у него была только Юлия, а не курс профессионального убийства.
Он стал каждый вечер приходить в Большой, но больше не заходил за кулисы, а незаметно ждал в переулке у театра, надеясь хоть мельком увидеть танцовщицу, уходящую со своим высокопоставленным любовником, кто бы он ни был.
В эти дни он иногда садился на метро и приезжал к дому, где она жила, и ждал на улице в надежде увидеть ее или еще лучше мужчину, подарившего ей квартиру.
На третий день температура резко упала, и Михаилу пришлось надеть тяжелое меховое пальто и шапку, прикрывавшую его лицо. В этой одежде он выглядел таким же безликим и укутанным, как и все московские прохожие в декабре.
Он несколько раз видел ее, но она всегда была одна или с другими девушками. Однажды она, казалось, бросила взгляд в его сторону, но — может, он и ошибся — так как она не подала виду, будто узнала его.
В один из дней утром у дома Юлии остановился черный «Зил», за рулем сидел водитель, одетый в форму. Из машины вышел мужчина в черном пальто с меховым воротником, его дыхание вырывалось клубами пара на морозе.
— Я хочу тебя сзади, — распорядился Петров, протягивая руку за полным стаканом Столичной, приправленной перцем, которую Юлия всегда держала для него. Он сделал большой глоток огненной жидкости. — Давай, — настаивал он. — Опускайся на колени, Юлия, я знаю, ты так любишь.
Оба были раздеты в жарко натопленной квартире, и Юлия, тоже уже пьяная, смеялась и пила глоток за глотком дорогую водку.
— Нет еще, — запротестовала она, поднимая стакан. — Я хочу еще выпить, Медведище. Налей мне.
— Сейчас, — требовал он. — Сделай это сейчас, Юлия, так, как я хочу.
— Хорошо, — сказала она, надув губки, и встала на колени на постели, высоко подняв свой красивый стройный зад. Он воспользовался вазелином, который она держала для него, и так мощно вошел в нее, что качнул ее вперед. Ворча, он снова и снова делал выпады.
— О… о… — хрипло вскрикивала она, покорно изображая страсть, вцепившись руками в покрывало. Иногда она кончала таким способом, чаще — нет, но для Петрова это не имело значения. Главное, он достигал короткого, быстрого оргазма.
Петров откинулся. Юлия немедленно перевернулась, взяла салфетку и вытерла себя, а затем его — процедура, на которой он всегда настаивал после их физической близости.
Пока она вытирала его, взгляд Петрова скользнул к резному, богато украшенному туалетному столику, уставленному флакончиками с духами, которые он привез ей из недавней командировки в Париж. На нем стояла винная бутылка, покрытая слоем цветного воска с белой свечой на ней.
— Откуда ты это взяла? — спросил он.
Глаза Юлии потемнели, как два омута.
— О… его дала мне София.
Он узнал подсвечник. Знал он и Софию — певицу из ресторана «Волга», куда несколько раз брал Юлию. И он не сомневался, что директор «Волги» Иван Королев никогда не позволил бы своим работникам раздаривать такие вещи. Следовательно, размышлял он, Юлия ходила туда без него и прихватила этот сувенир… Возможно, она была там с другим.
— Иди сюда, — грубо бросил он, притягивая девушку к себе.
Удивленная Юлия подчинилась.
— Лижи меня, — приказал он, — соси, как следует. Я хочу еще раз. И на этот раз ты все проглотишь и попросишь меня еще.
Юлия пыталась протестовать, но, увидев выражение его лица, замолчала. Ее глаза заблестели от страха.
— Да, — прошептала она.
Тридцать минут спустя, забрав свои бритвенные принадлежности, Петров, пресытившийся и разозленный, покинул квартиру. С Юлией все кончено.
Он должен сделать один телефонный звонок.
— Почему? — допытывался Михаил. Он был в такой ярости от предательства, был так оскорблен и взбешен, что снова пришел в Большой этим вечером и преградил Юлии дорогу, когда она собиралась выйти.
— Почему он? Почему? Может, он бил тебя? Угрожал тебе? Боже мой, Юлия… он мой отец!
— Откуда мне было знать? — угрюмо ответила она. — Я узнала его задолго до того, как ты вошел в мою жизнь.
Все краски, казалось, покинули ее бледное лицо, а глаза были прикрыты. И как будто синяки под глазами. Он не мог рассмотреть при тусклом свете.
— Ты не можешь любить его! Ему почти шестьдесят, он почти на тридцать пять лет старше тебя!
— Какое это имеет значение, сколько ему лет? — фыркнула она, сверкнув на него глазами. — Дело в том, Михаил Сандовский, что мне двадцать пять лет, а не семнадцать! Ты знаешь, что это значит для танцовщицы? Это значит — я старая, старая, старая! Это значит — мне осталось танцевать только несколько лет. Я должна позаботиться о себе, пока у меня есть такая возможность.
Он был ошеломлен.
— Но это не должно означать…
— Это значит, что ты глупый, тупой мальчишка! — закричала она, отталкивая его. — Убирайся, майор Михаил Сандовский! Ты идиот, и ты мне не нужен, я не хочу тебя!
— Значит, ты хочешь его?
