Три недели постепенно перетекли в четвертую, постановка медленно стала обретать форму. Валентина заметила, что Кит избегает ее. Он редко обращался к ней, а когда делал это, то говорил только о деле.
Он приходил каждый день, обычно садился в третьем ряду и рано уходил. Был мрачен, глаза глубоко запали. У него в душе явно что-то происходило.
Однажды сентябрьским вечером, смертельно усталая, она вышла из театра, и на нее нахлынула волна одиночества. Ей не хватало тепла, которое было у них с Китом в те удивительные четыре недели, когда они работали вместе, тех чувств, которые они ощущали.
Садящееся солнце отбрасывало золотистые отблески на стеклянные окна Манхэттена. Она решила пройти двадцать кварталов до своего отеля, но прошла только два, когда увидела впереди знакомую фигуру — Кит.
Она побежала и догнала его.
— Кит! Кит!
Он повернулся, и при виде ее лицо Кита осветилось.
— Ты сегодня идешь домой пешком?
— Да, пожалуй. Погода…
Почти касаясь друг друга, они брели по тротуару, заполненному возбужденной толпой нью- йоркцев.
— Итак, мы друзья, но только друзья на расстоянии, верно? — наконец спросила Валентина.
Лицо его казалось пепельным.
— Вэл, Боже, мне так жаль, но я… у меня возникли проблемы.
— Что-то произошло?
— Да, Синтия неважно себя чувствует. Ей придется сделать операцию. Прогноз обнадеживает, но она очень боится.
— Да, понимаю.
— Операция назначена на следующую неделю.
— Конечно, — пробормотала Валентина. — Надеюсь, все пройдет успешно. Я знаю, это покажется странным, но мне жаль, что я не могу передать Синтии свои наилучшие пожелания.
— Можешь. Ей нравится твоя музыка, Вэл… Она очень доверчивая женщина, даже наивная. Она не имеет ни малейшего представления о том, что происходит между нами, и как-то сказала мне, что хочет с тобой познакомиться, когда поправится. Она называет себя твоей большой поклонницей.
— О, — пробормотала Валентина, приятно удивленная.
— Я не знал, что сказать ей.
— Мне бы хотелось навестить ее в больнице, — сказала Валентина после долгой паузы.
Валентина негромко постучала в полуоткрытую дверь больничной палаты, а затем открыла ее и зашла в комнату, залитую солнечным светом и уставленную букетами цветов.
— Няня, не могли бы вы… О! — воскликнула Синтия, лежавшая в постели. Опираясь на подушки, она читала книгу. — Это вы, Валентина… Спасибо, что пришли.
Красота Синтии казалась хрупкой, а кожа — голубоватой, просвечивающей.
— Как вы себя чувствуете, Синтия? Кит сказал, что доктора предсказывают полное выздоровление. Это замечательно! Я принесла вам кое-что почитать.
Валентина поставила свой пакет из книжного магазина «Дабл-дэй», в котором лежало несколько бестселлеров и набор кассет «Голубых Орхидей». Казалось, Синтия исчерпала все силы, чтобы взять пакет и открыть его.
— Большое спасибо… вы так внимательны. Пожалуйста, садитесь, Вэл. Я так рада наконец-то с вами познакомиться. Кит все время говорит о вас. Он считает, что вы станете новой звездой Бродвея!
Ощущая острое чувство вины, Валентина придвинула стул.
— Как проходят репетиции? — поинтересовалась Синтия.
Испытывая облегчение от перемены темы разговора, Валентина принялась подробно рассказывать: от первоначальных декораций отказались и начали все снова. Написали четыре новые песни взамен трех, которые композитор и автор слов вынуждены были признать неудачными. Автор и художник по декорациям много спорили с Беттиной и режиссером. Поклонницы Бена Пэриса проникают в театр во время репетиций, поэтому пришлось нанять дополнительную охрану.
Синтия, казалось, вскоре утратила всякий интерес к теме.
— Прекрасно, — сказала она, вздохнув, и положила голову на подушку. — Я думаю… думаю, вам доставляет большое удовольствие работать с моим мужем.
Валентина похолодела.
— Да, конечно, он настоящий профессионал, — быстро сказала она.
— Кит совершенно особенный, — продолжала Синтия. — Знаю, я теперь не очень интересный человек и не разделяю его интересов. Просто не могу. Делаю вид, будто мне безразлично, но это не так. Мне больно видеть его таким живым и деятельным, в то время как я стала полуинвалидом.
— Мне очень жаль, — прошептала Валентина.
Синтия, закрыв глаза, вздохнула.
— Я так завидую вам, Валентина. Вы знаете, ведь я вместе со своей племянницей видела первый нью-йоркский концерт «Голубых Орхидей»? Поймала одну из орхидей, которую вы бросили в зал. Я все еще храню ее, на память, в одной из книг.
— О Синтия, — Валентина не могла сдержать слез. Слезы снова и снова наполняли ее глаза и катились по щекам.
Синтия открыла глаза и мягко посмотрела на нее.
— Моему мужу необходим хит, — закончила она. — И я тоже желаю ему удачи. Пожалуйста, сделайте это для него. Ради меня.
— Еще раз! Еще! — кричала Беттина. — Черт побери, Бен, на этот раз удержись в этой позиции! Попади в цель! Сейчас ты играешь не капитана Хука, а романтического героя. Я хочу, чтобы все зрительницы упали в обморок. Пианист! Вы еще не уснули? Вы играете слишком медленно. Нам нужна…
— Одна порция экстаза, — колко бросил Бен, бросив на Валентину горячий взгляд.
Тело Бена было таким же гибким и мускулистым, как у Александра Годунова. Красоту его подчеркивал черный комбинезон без рукавов, который Бен носил во время репетиций.
— Экстаза ожидают от нас на сцене, а не вне ее, — улыбаясь, ответила Валентина.
— Вэл… Вэл… — вздохнул Бен, — постарайся расслабиться. Я не собираюсь набрасываться на тебя. Я изменился, разве ты не видишь? Я вырос за последние несколько лет.
Валентина с трудом удержала смешок недоверия. Даже сейчас за кулисами стояла хорошенькая молодая женщина в джинсах и твидовом жакете, и глаза ее с тоской были устремлены на Бена.
Снова заиграл пианист, и Валентина заняла позицию для первой комбинации. Бен встал позади нее.
— Мы хорошо танцуем вместе — и это единственное, что имеет значение, — сказала она ему, когда они заскользили по сцене.
Орхидея вошла в театр через служебный вход, предъявив удостоверение прессы, которое выпросила у одного из своих любовников, репортера нью-йоркских «Дейли ньюс».
Она надела мышиного цвета парик, старушечьи очки, длинную бесформенную юбку, ботинки, и ни грамма косметики. По ее мнению, в таком виде, напоминающем Энни Холл, Валентина не узнает ее.
Она
— Она очень естественная, — сказал ей приятель-репортер. — По Бродвею ходят слухи, что к концу сезона эта девочка захватит власть в свои руки.
«Боже… неужели ей действительно это удастся?» Сердце Орхидеи колотилось, когда она
