Я, впрочем, тоже отшучиваюсь (пытаюсь, во всяком случае, отшучиваться), говорю, что бесовки – все женщины, а не только польские, и что рядом с нашими, одесскими женщинами, если мы с ней когда-нибудь переедем в Одессу, она будет казаться ягненком, невиннейшим ангелом, у нее вообще вырастут крылья и она воспарит к небесам…
Вот так мы с ней болтаем, курим (Анелька покуривает, хотя и потихоньку, у себя в районе, во всяком случае) и, ничего в сущности друг другу не сказав и на этот раз, собираемся расходиться. Неожиданно она резко поворачивает ко мне голову:
– Вы по-польски уже хоть что-нибудь понимаете?
– Вы хотите выматерить меня по-польски?
– Нет, познакомить с мамой.
– Тогда скажите ей, что я из семьи графов Потоцких и внук папского нунция.
– А пан еще и брехун, да? Трус, брехун, немножечко негодяй и… Кто еще?
Наши беседы с Анелькой в городском парке не прошли в городишке незамеченными. Вскоре уже весь район знал, что «аблыкат» встречается с самой красивой здесь девушкой и собирается на ней жениться. Об этом мне теперь сообщали все мои знакомые с такой же обязательностью, как о кознях Михаила Павловича.
Но, конечно, больше всех здесь усердствовала моя хозяйка.
Так я узнал, что у Анельки уже был жених и тоже адвокат (поразительный успех у адвокатов!), но из Варшавы. Очень-очень представительный человек лет сорока пяти, как его описывала моя старуха, очень «гжечный». Старый холостяк («стары ковалеж»), он познакомился с ней два года назад в Гродно, где она в то время заканчивала свое училище, и буквально потерял голову. Приезжал потом и сюда и чуть ли не на коленях умолял ее и ее родителей чтобы она вышла за него замуж. У него в Варшаве и собственный двухэтажный дом, и Бог знает что еще. А Анелька покрутила-покрутила ему голову, похохотала, но выходить за него замуж отказалась категорически. После этого глубоко обиженный «ковалеж», с улыбкой сообщила старуха, уехал обратно к себе в Варшаву, а она в маленькую деревушку Мядельского района – по назначению.
Она приехала в эту деревушку и сразу же окунулась во все прелести тамошней сельской жизни, потому что в первый же день у нее украли ее модное темно-вишневое зимнее пальто с хорьковой оторочкой на воротнике и рукавах – подарок матери к окончанию училища – и утешили тем, что здесь такое пальто все равно не пришлось бы надевать: здесь нужен тулуп (она очень плакала, когда услышала слово «тулуп!»), что ее элегантные туфельки на «шпильках» ей тоже не нужны, а нужны валенки… Потом был тот случай в лесу, о котором она мне сама рассказывала, и, наверное, другие о которых не рассказывала. Она научилась курить, пить спирт, чтобы согреться во время своих поездок и переходов в другие деревни, научилась понимать язык местных жителей и отвечать им на их же языке.
И вот через два или три месяца после начала ее работы в деревенском медпункте в соседней деревне проходила свадьба. Типичная деревенская свадьба в тех местах, с соблюдением всех старинных обрядов, с вывешиванием простыни, с плачами и причитаниями, с переездами из дома в дом и из деревни в деревню, с оравой пьяных гостей на бричках, на колымагах и тому подобное.
Молодая (так здесь называют невест) уже в самом начале свадьбы плохо себя почувствовала: у нее не прекращалось кровотечение, но она решила, что так оно и должно быть и никому об этом не сказала. Ничего опасного не заподозрил и трудолюбивый молодой, не просыхавший уже, наверное, неделю. Ей становилось все хуже, она истекала кровью, но ее еще продолжали трясти на колымагах, тащить в пляс и прочее, орали и пели вокруг нее, не замечая, что она уже и на ногах стоять не может.
В медпункт за фельдшером додумались побежать, когда молодую пришлось уложить в постель, потому что она уже не могла и сидеть. В небольшой комнате толпится человек двадцать, а то и больше совершенно пьяных людей, шум, крики, невообразимый смрад от пота человеческих тел и самогонного перегара – такую обстановку застала Анелька в помещении, где находилась больная, а среди всего этого на кровати – она, невеста с лицом цвета ее подвенечного наряда.
– А ну все вон! – пантерой налетела на них Анелька и буквально кулаками повыталкивала всех из комнаты. Потом она принялась за больную, стала накладывать ей кровоостанавливающие повязки и давать лекарства, иначе говоря, делать то, что следовало бы делать врачу-акушеру (а где было его взять?), но не успела еще полностью остановить кровотечение («не успела еще до конца ее законопатить», по ее выражению), как вся пьяная толпа вновь вваливается в комнату: им ведь гулять охота. – «Ну, хватит уже вам тут, отдавай молодую!». Вот тогда уже пришлось выталкивать их не только с помощью кулаков, но и «мата», без которого родной наш народ не может понять ни одного серьезного разговора, и «мат» этот был, видимо, ошеломляющим. Покряхтели, стоя уже на улице, заскучавшие мужики, попереминались с ноги на ногу, потом – делать нечего! – выбрали себе другую «невесту» (надели ее наряд на другую женщину) и поехали догуливать дальше…
– Чтоб вы знали, – закончила свой рассказ об Анельке моя квартирная хозяйка, которая ее знала еще совсем маленькой девочкой, лет, может быть пяти или и того меньше, – чтоб вы знали, что к этим вещам тоже надо иметь призвание, а у нее это всегда было. Подходит как-то ко мне на улице: «Бабушка Мирон, там две собачки сцепились хвостиками, а мальчишки в них камни бросают!» – «А ты не бросаешь, Анелечка?» – «Нет, я сочувствую…».
Старый плут Шатиленя забрал свою жалобу из прокуратуры. Об этом мне рассказали наши судебные секретарши. Они встретили его на улице возле суда, пристыдили за то, что он мог написать эту жалобу, лживую по существу и в. целом дурацкую, он пошел и забрал ее, но женщинам дал понять, что написал ее по настоянию Михаила Павловича, достаточно много знающего о его, Шатилениных, делах, и что, скорее всего, Михаил Павлович на этом не остановится. Непонятно даже, за что он вдруг так возненавидел адвоката, он рвет и мечет при упоминании об одном его имени. «Искать» его, конечно, он будет и впредь.
Милые наши судебные секретарши, которые прекрасно ко мне относились, передавая мне этот разговор, сказали, что Шатиленя, хоть и мошенник, но, по-видимому, говорит правду: нелегко будет работать мне с Михаилом Павловичем, очень даже нелегко, а тощая Зиночка, та, которая всегда еще и подыскивала мне невест, похожих на «симпатичных» героинь индийских фильмов, от себя добавила:
– Сергей Владимирович, Михаил Павлович – опасный человек, это все знают. Я очень вас прошу: будьте с ним очень, очень осторожны!
Я пообещал, что буду очень-очень.
– Осторожность, она вообще главная черта моего характера, вы не заметили?
