каменных (шлакоблочных) двухэтажных дома: в одном из них Михаил Павлович обещал выхлопотать мне квартиру. И срывали досчатый настил с тротуаров, их покрывали асфальтом. По тротуару центральной улицы ездил каток, на мостовой лежали небольшие горки горячего асфальта, поднимая едкий дым до самого неба.
А за этим дымом и за домами был лес. И была тишина, что-то тихое и ласковое от самой моей уходящей юности, а, может быть и от самого детства, хотя и прошло оно, мое детство, в большом шумном городе, где лесом и не пахло, а «пахло» всем, чем угодно: извозчичьими пролетками и «площадками» (подводами) на пыльных булыжных мостовых, арбузными корками и рачьей скорлупой на тротуарах, перепалкой и переругиванием дворников, тачечников и лоточников – торговцев греческими сладостями, баклавой и рахат-лукумом, – криками паяльщиков; точильщиков и старьевщиков, вкрадчивым полушепотом куриных торговок, разносивших свой товар по квартирам и продававших его там «на четверти».
Оно «пахло» Одессой…
Наш автобус уходил в полдень. В такое время все мои коллеги и друзья заняты у себя на работе, и я не думал. что кто-нибудь из них придет нас проводить. К тому же накануне я сам всех обошел и со всеми простился. Особенно тепло прощались с Пильгуновым и с женщинами из суда, с Евгением Абрамовичем и с Васей Донцовым, едва не задушившим меня в своих могучих объятиях.
На автобусной остановке из моих друзей действительно никого не было. Анельку целовали бабушка и мать и зацеловывал маленький Саша, которому она еще раз пообещала меня не бить. Но когда мы с ней уже сидели в автобусе, я увидел из окна, как по направлению к остановке быстрыми и невероятно большими шагами направляется Евгений Абрамович. Тощий, как жердь, и длинный, как прямая линия, которая, как известно, стремится уйти в бесконечность, он еще больше был похож на дух, который не успел облечься в плоть, а на его продолговатом «мефистофельском», но очень доброжелательном лице огнями вспыхивали стекла очков и все это выглядело немножко смешно и грустно.
Автобус отходил. Евгений Абрамович и Саша что-то нам еще кричали и интенсивно размахивали руками, мы в ответ махали им из автобуса.
До свидания друзья! До свидания, милые Старые Дороги – славный маленький городок, затерявшийся среди лесов, затертый другими городами и городишками с более яркой судьбой! Меня ждал мой родной город, новые дела и новые люди, и мне опять было легко. В двадцать шесть лет, в том возрасте, в котором я пребывал, особенно долго вообще ни о чем не грустят.
Автобус уходил. Я прижимал к себе, держа ее за плечо, Анельку, а свободной рукой все еще помахивал Евгению Абрамовичу, одиноко стоявшему на остановке.
Примечания
1
Дмитрий Кедрин. Конь.
