ситуацию:
— Украдены гобелены. Второй вор вряд ли ушел далеко. Нужно поскорее обыскать соседние улицы.
Детина убрал ногу с шеи Евтихия, пинком перевернул его на спину, наклонился над поверженным врагом:
— Ты слышал?
Евтихий не отвечал. Глядел в потолок, мимо детины.
— Ты слышал? — повысил голос детина.
Евтихий никак не показал, что понимает, о чем речь.
Детина ударил его в бок.
— Где твой сообщник?
Женщина проговорила:
— Надо спросить господина. Господин наверняка его видел. О, господин!..
Но от Руфио Гампила было в тот момент мало толку: он только хрипел, кашлял, таращил глаза, показывал дрожащим толстым пальцем на Евтихия и равномерно мотал головой.
Детина объявил, что зажжет факелы и немедленно отправится на улицу. И как только он разыщет мерзавца, осмелившегося обокрасть дом Гампила… Э-э… В общем, ничего хорошего пусть этот негодяй не ждет. Напоследок лакей еще раз лягнул Евтихия, и тот потерял сознание.
Евтихий очнулся в очень тесном помещении, в полной темноте. Он сидел на полу, скорчившись. Когда он попробовал встать, то обнаружил, что руки и ноги у него онемели и не слушаются. Вокруг было полно пыли. Пахло кисловатым — подбродившим вареньем, должно быть. Очевидно, его оглушили, связали и заперли в кладовку — эти клетушки традиционно имеют хорошие прочные двери. Еще одна веревка охватывала его шею и была соединена с той, что стягивала за спиной запястья. В общем, пленника скрутили, как кусок ветчины.
Евтихий попытался устроиться удобнее, однако нельзя сказать, чтобы это ему удалось. Ни развернуться, ни выпрямиться. Неосторожное движение — и пленник душит сам себя.
Он думал о Деянире. Постоянно — даже, наверное, пока был без сознания.
Вспоминал ее руки, уверенно и аккуратно прикасающиеся к ткацкому станку, к работе. Ее раскрытые ладони, поднесенные к его обнаженному телу и застывшие на расстоянии волоска от напряженной, покрытой потом кожи. Ее бледные пальцы, такие тонкие, что кажутся нереальными. Тонкая ниточка пореза над указательным пальцем левой руки. Где она ухитрилась пораниться? Даже не ниточка — вереница крохотулечных темно-красных бисеринок, застывших на поверхности перламутровой кожи.
Еще он думал о переменчивости ее глаз и волос. И о том, как она разговаривала с господином Тиоканом. Забавный человечек — этот господин Тиокан, и в то же время — какая важная персона! В манерах Деяниры сочетались глубокая, почти раболепная почтительность хорошо воспитанного подмастерья по отношению к хранителю уставов, вежливость молодой женщины по отношению к пожилому человеку и, наконец, дразнящая снисходительность красавицы по отношению к безопасному уродцу противоположного пола. Все одновременно. Уму непостижимо! Не женщина, а целая команда женщин. Настоящий боевой отряд. Со всеми этими Деянирами, наверное, можно было бы завоевать весь мир.
Ему даже в голову не приходило обвинять Деяниру в том, что из-за нее он попал в такое, прямо скажем, неприятное положение. Хорошего мало: сидеть связанным в чужой кладовке и даже не знать, какое наказание применяют в Гоэбихоне к незадачливым ворам. Неужели и впрямь отрубают руки? Или для начала только одну? В таком случае, интересно, правую или левую?
Да уж, не лучше, чем стучать тараном в ворота золотого замка или драться с троллями на берегу кровавого ручья.
Но Евтихий никогда не обвинял в своих злоключениях Броэрека — потому что Броэрек был его господином и другом. Деянира представлялась Евтихию таким же командиром, определяющим судьбы подчиненных, как и Броэрек, только еще могущественнее. Его единственным Прекрасным Полководцем, его Прелестной Военачальницей. Как он мог оспаривать или обсуждать ее решения? Ей понадобилось, чтобы он выкрал для нее гобелен, работу Джурича Морана, искаженную вмешательством Руфио Гампила. Бездумно, не задавая ни единого вопроса, он пошел за ней. Теперь она сбежала, а он попался. Он вытерпит все побои, угрозы и издевательства, чтобы только дать ей возможность скрыться и довести дело до конца.
Внезапная мысль осенила Евтихия. Скорее всего, преступление против члена гильдии будет судить господин Тиокан. О, если бы только господин Тиокан вспомнил, о чем идет речь и что именно поставлено на кон! Только бы господин Тиокан узнал Евтихия и сообразил, что он совершил и, главное, ради чего. Тогда дело можно считать выигранным. Конечно, возможен и другой вариант: господин Тиокан все поймет, но сочтет нужным принести преступника в жертву, дабы сокрыть истинные мотивы и вообще… все сокрыть.
Все эти сложные раздумья утомили Евтихия. Голова у него болела, иначе он бы, наверное, заснул.
Он прислушался. Дом ожил — наступило утро. И чем дольше прислушивался Евтихий, тем больше разнообразных звуков он различал.
Из кухни доносился звон посуды и гомон голосов: очевидно, стряпуха и ее помощница обсуждали сегодняшнее меню. Кровяная колбаса, немного тушеного мяса, как любит господин Руфио Гампил, с небольшим количеством пряной приправы, непременно овощи, обжаренные в муке… И, разумеется, охлажденное вино. Белое, как любит господин Руфио Гампил. А на десерт — кусок от преступника. В сахарном сиропе, как любит господин Руфио Гампил. Господин Руфио Гампил нередко кушает преступников и всегда в очень сладком и густом сахарном сиропе. Ему нравятся филейные части. Конечно, предпочтительнее было бы поймать женщину, но если таковая и имелась, то она куда-то бесследно скрылась, так что поневоле придется довольствоваться филейной частью мужчины.
Мы ведь можем не говорить господину Руфио Гампилу, что это мужчина. Мы ведь можем сказать ему, что поймали и разделали для него женщину. Хотя тот мужчина в кладовке довольно молоденький, хи-хи, я его хорошо разглядела.
Возьми-ка нож, Анеле, вон тот, поострее, и поднимайся-ка ты в кладовку. Да не будь такой дурочкой и не бойся, он же связан. Мы его не стали коптить, как в прошлый раз; тогда господин Руфио Гампил жаловался на то, что преступник попахивает дымком. Мы выдержали его в сиропной кладовке. Там немного пыльно, зато сладкий воздух, так что он теперь пропитался нужными парами и его вполне можно подавать на стол.
Я пока приготовлю сироп, а ты бери-ка нож, Анеле, да не будь такой дурочкой и поднимайся в кладовку, и отрежь от парня кусок филейной части. Неси скорее сюда, чтобы я успела его заложить в сироп. Десерт нужно подавать вечером. У нас с тобой еще уйма хлопот.
И Анеле, конечно же, тотчас перестанет быть дурочкой, и возьмет нож… мда. А стряпуха тем временем начнет врать господину Гампилу: «Какой там мужчина, господин Руфио Гампил, здоровья вам на сто долгих лет, какой там мужчина!.. Свежайшая молодая женщина, поверьте мне. Что с того, что он выглядел как мужчина, вы просто не поняли, потому что были шокированы ее ужасными выходками. Разумеется, это женщина, свежая молодая женщина с пухлыми филейными частями, очень сладенькими».
И Анеле будет стоять рядом, руки под фартуком, и кивать с глупым видом: «О да, я сама отрезала от нее кусочек и все видела. Разумеется, это женщина. Уж я-то хоть и дурочка, но женщину от мужчины отличить сумею. Хи-хи».
Наверное, Тиокан, хранитель уставов, уже здесь. Вот его почтительно провожают к постели, на которой возлежит смертельно обиженный, ужасно испуганный и слегка придушенный господин Руфио Гампил. Поддерживая маленького могущественного человечка за локоток, верзила-лакей усаживает его на стул и придвигает — вместе со стулом — к кровати, на которой колышет шелковым брюхом господин Руфио Гампил.
И Тиокан выслушивает от начала и до конца всю ужасную историю кражи и нападения. Среди ясной ночи, господин Тиокан! Какой-то чужак. Хвала небесам, это, по крайней мере, не горожанин. Неизвестный
