Среди множества телефонных аппаратов, приделанных к стене коммунального коридора, устроенных на полочках да там и забытых, брошенных под шубами, выставленных, чтобы вынести на помойку, имелся только один действующий.
Это был черный пластмассовый аппарат с трубкой, похожей на берцовую кость.
— А ты Федора Михайловича Достоевского видела? — спросил Авденаго, когда Юдифь подвела их к аппарату.
Она молча кивнула.
— И какой он из себя? — продолжал расспрашивать Авденаго.
— Ну, просто человек… — объяснила Юдифь. — Грустный такой. Я потом все-все его книги перечитала. Но это давно было, до того, как я стала жить под обоями. Я потом только газеты читала.
— Понятно, — кивнул Авденаго.
Юдифь сняла трубку и набрала номер. Денису показалось, что номер коротковат — даже не шестизначный, а пятизначный как будто.
— Ты кому звонишь? — спросил он.
— Не знаю…
В трубке сказали:
— Алло.
— Алло.
— Это Юдифь. Это кто?
— Я Вас просила сюда больше не звонить…
— Клянусь Вам, между нами ничего не было…
— Я нашла Ваши письма.
— Это не мои.
— Кто Вы?
— Юдифь.
— Прошу Вас, не звоните сюда больше. Его все равно больше нет.
Юдифь залилась слезами.
— О, мне так жаль, так жаль!..
— Вам жаль? Не звоните больше.
— Алло? Алло? Кто это? Прошу Вас, не молчите!.. Не молчите!.. Я с ума схожу! Вы этого добиваетесь? Не молчите!..
…Игорь, это ты?
— Эта, типа, чего?
— Милая, наконец-то.
— Привет.
— Милая.
— Представляешь, я сегодня пошла гулять. Впервые за… ой, я не знаю, за сколько. А там снег! Я думала, что расползусь!.. Смехотура.
— Милая… милая…
— Ну вот, а тут пачка газет! Я как прыгну!.. Ты видишь это?
— Говори, говори. Я слушаю.
— И вот Авденаго. Помнишь, я рассказывала?
— Твой голос. Говори.
— Он ка-ак даст ногой по газетам! Они ка-ак разлетятся! Ой, родненький… Ну я и перепугалась! Я ведь думала, что тоже разлечусь! А тут — ничего. Просто снег. Ты любишь снегопад? Помнишь, я бежала к тебе навстречу сквозь снег?
— Милая… Не молчи. Милая.
— Ты помнишь?
— Да.
— Да…
— Я предупреждал, что на этот квартал лимит дров исчерпан!
— Наташа, у тебя книги остались? А у нас такое горе — Ольга Павловна скончалась.
— Алло! Алло! Алло!
— …я так думаю, главное — чтобы жопа была прикрыта. Знаешь, такая куртка длинная. Не очень красиво, может быть, но зато жопа прикрыта. Мне вот совсем не нравится, когда жопа открыта. По-моему, надо, чтоб прикрыта. В общем, я так и говорю: вы мне такую покажите, чтобы жопа прикрыта…
— Черт, — сказала Юдифь, вешая трубку.
— Алло!
— Это Юдифь!
— Так. Молчи. Ты — жидовка.
— Я жидовка-колотовка.
— Ну, и че звонишь? Твой Абраша давно смылся.
— Дурак.
— Алло, алло, алло…
— Я люблю тебя, но ты не туда попала…
— Не смей меня тревожить! Никогда! Я занят!
— Моран!
— Предположим, Моран, но от этого изначальный тезис не изменится! Я занят, черт побери, я чертовски занят.
— Это Юдифь! Моран!
— Ну, Юдифь! Что с того?
— Это Юдифь! Не вешай трубку! Джурич Моран!
— Что тебе нужно, обойная блоха?
— Ты представляешь, я сегодня вышла погулять!
— Ты оторвала меня от работы только для того, чтобы сообщить об этом?
— Моран, не бросай трубку.
— Я занят.
— Чем?
— Дрессирую собаку. У меня есть собака, забыла? Между прочим, это накладывает много обязанностей. Я звонил в приют, мне там все объяснили. А в районной библиотеке дали книгу по кинологии.
— Это про кино?
— Про собак, дура. Ты еще глупее, чем мой пес. Он, по крайней мере, понимает слово «кинология».
— Правда?
— Да. Когда я так говорю, он голову поворачивает. Прислушивается. И ушки поднимает. Ты умеешь поднимать ушки?
— Нет.
