меня.
– Ну что ты? Это же совсем не больно. Ричард, ты не хочешь потрогать эту милую леди за некоторые приятные места? Или просто посмотреть на нее? Можешь осмотреть ее всю, правда, смотри недолго. Ты когда-нибудь видел такую красивую женщину без одежды, а, Ричард? Я хочу сказать, настоящую женщину, а не нарисованную в книжке?
Это было ужасно, но Ричарду действительно хотелось ее пощупать и посмотреть на нее без одежды. Она и правда была очень красивой молодой женщиной. Конечно, у него никогда раньше не было женщин. У него никогда ничего не получалось. И дело не в том, что он был гомосексуален. Он не был сексуален вообще. Но сейчас, когда он смотрел на нее, в нем появилось жгучее и острое желание. Его возбуждала ее беспомощность, вид веревок, которые впились в ее веснушчатую белую кожу, вид ее цветущей на фоне серых веревок плоти, разрумянившееся от крика лицо и ужас в глазах – все это в сочетании с ее красотой приводило Ричарда в тихое неистовство. На Холли были бермудские шорты, тенниска и кроссовки без носков – вылитая студентка колледжа.
Вдруг он подумал: «Почему она так молода?»
– Ламар, почему она так молода?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Посмотри на нее. Ей нет и тридцати. Да что там, ей и двадцати пяти еще нет. Как может она иметь сына, который играет в бейсбол? Она что, вышла замуж в десятилетнем возрасте?
– Она была в его доме. У нее на пальце обручальное кольцо. Они ссорились. Кем еще она может ему быть? – Ламар тут же сузил глаза и в упор посмотрел на Холли. – Сколько тебе лет?
– Мне двадцать шесть, – ответила она. – Я действительно его жена.
– Но ведь это не твой ребенок?
– Нет, Джефф не мой сын. У нас с Бадом еще нет детей. У него два мальчика от первого брака. Но его жена умерла, и он женился на мне два года назад. Это были самые счастливые годы моей жизни. Это прекрасный, добрый, порядочный человек. Он храбр и силен. Вам должно быть совестно от того, что вы делаете.
– Ладно, в проповедницы ты не годишься. Этот сукин сын в двадцати местах продырявил моего двоюродного брата. Он просто изрешетил мальчика.
– Какое же вы все дерьмо, – сказала она. – Ты можешь изуродовать меня и убить Бада, но вас все равно возьмут.
Ламар придвинулся к ней поближе.
– Ты что, и правда ничего не поняла? – спросил он. – Я не собираюсь играть во все это дерьмо. У меня нет таких струн, на которых можно играть. Я просто хочу все расставить по своим местам. Ты думаешь, я боюсь смерти? Глупенькая, тебе и близко не приходилось бывать от тех мест, где я провел много лет. А знаешь ли ты, что происходит с мужчинами в таких местах? Мы все, кто сейчас сидит в этой комнате, будем мертвы до рассвета. Может, если повезет, мы доживем до полудня. Но клянусь Богом, я закончу все свои дела и не покину этот мир, оставив неоплаченные долги.Бад летел на пределе скорости машины, не обращая внимания на светофоры. Было два часа сорок пять минут, улицы были совершенно пустынны. Он спускался в лощины и взлетал на гребни холмов, проезжал грунтовые дороги, пересекавшие округа Команчи и Тиллмэн. Бад выдерживал направление, подчиняясь неосознанному инстинкту. Шоссе номер шестьдесят два он пересек за Кешем, а затем выскочил на прямую дорогу, ведущую к Снайдеру. Он подъехал к магазинчику, увидел, что здание открыто и кто-то разговаривает по телефону.
Он достал свое удостоверение:
– Полиция. Нам нужно освободить именно этот телефон.
Молодой индеец посмотрел на его удостоверение, сплюнул на землю и продолжил разговор.
Бад достал из кобуры револьвер и приставил его к горлу парня.
– Сукин ты сын, а ну, пошел вон, иначе у тебя будут большие неприятности. Не испытывай мое терпение.
Увидев направленное на него оружие и искаженное яростью лицо Бада, парень стушевался, бросил трубку и опрометью кинулся бежать. Через секунду он исчез во мраке. На мгновение Бад почувствовал укол стыда: он дал волю своим чувствам и допустил наихудший вид полицейского произвола, заставив гражданского человека подчиниться силе оружия. Случись это в другой обстановке, ему не миновать отстранения от несения службы и дисциплинарного взыскания. Но не сегодня. Сегодня он в гробу видал все дисциплинарные взыскания.
Он посмотрел на часы. Пять минут четвертого. Хреново. Может, Ламар звонил, пока индеец трепался по телефону. Почувствовав опустошенность, Бад сел, тяжело дыша. Медленно тянулись секунды. Звонок ударил его по ушам в десять минут четвертого.
«Господи, – подумал он. – Я не подниму трубку».
Но телефон продолжал звонить.
– Пай?
– Ой, Бад, прости подлеца, если сможешь. Я немного припоздал. Я тут решил поближе познакомиться с твоей женушкой.
– Не вздумай ее тронуть.
– Черт возьми, она так хороша.
– Отпусти ее. Мы обязательно встретимся. Отпусти ее.
– Посмотрим. Если ты будешь хорошим мальчиком, то, может быть, я сделаю для тебя кое-какие послабления. Если ты отнесешься к этому делу с пониманием, то я попробую приучить ее к дисциплине. Может быть, ей это даже понравится.
– Чтоб ты сдох, Пай!
– Ты лучше поторопись, Бад. К четырем часам ты должен успеть в Толинс. Иначе тебя ждут большие проблемы в этой жизни.
Ламар повесил трубку.
Бад уставился на телефон в бессильной ярости. Толинс? Толинс? Где это, черт возьми? Хорошо бы в машине оказалась карта.
Однако вместо того, чтобы бежать к машине, он бросил в автомат четвертак и набрал номер лейтенанта Гендерсона.
– Алло?
– Лейтенант Гендерсон?
– Здорово, Бад.
Ответ был понятен Баду по трагической интонации голоса старика. Он ничего не придумал.
– Я стараюсь, – сказал старик. – Но пока ничего не получается.
– Боже! – воскликнул Бад. – Они захватили заложницу. Они ее убьют. Вам обязательно надо их вычислить!
– Бад, дай мне добро. Я позвоню в управление. Ты поезжай, как договорился с Паем. Мы проследим за тобой с воздуха. С вертолета. Я пошлю два автобуса с группой захвата. Они будут следовать за тобой с отрывом в десять минут. Мы возьмем их на месте и освободим заложницу.
– Он услышит этот проклятый вертолет. Вы же сами знаете, что услышит, лейтенант. Нельзя играть грубо и перехитрить Ламара. Он слишком для этого умен. Может, он сейчас следит за мной и видит, что я что-то затеваю. Вы должны докопаться. Должны. – Бад слышал, как из трубки доносилось хриплое дыхание лейтенанта. – Вы ничего не пили?
– Сынок, я пью каждый божий день всю свою жизнь. Из семи своих схваток в четырех я победил, когда был пьян.
– Ну ладно, все, простите. Да, чуть не забыл! Где находится Толинс? Вы что-нибудь слышали об этом месте?
– Это городишко на шоссе номер пятьдесят четыре между Гоутбо и Купертоном. У меня там было одно убийство в пятьдесят девятом.
– Отлично, я все понял. Там в городке есть телефон?
– Весь городишко и есть телефонная будка. Больше там, черт побери, ничего нет. Поезжай спокойно.Бад отключился. Лейтенант несколько секунд сидел, тупо уставившись на трубку и слушая частые гудки отбоя. Потом он положил трубку на рычаг, потер пальцем переносицу, сильно сдавил ее двумя указательными пальцами.
По зрительным нервам помчались импульсы, и в глазах вспыхнуло короткое яркое пламя. Это доставило ему удовольствие. Потом он снова ясно увидел интерьер кабинета, заброшенного, с ободранными стенами, – типичный полицейский участок, в каких он провел большую часть своей жизни.
Он почувствовал себя изношенным до предела, его воля перестала ему повиноваться. Та женщина сегодня погибнет. А может быть, и Бад вместе с ней. Женщина и полицейский умрут молодыми. А чем, собственно, эта ночь отличается от всех прочих? Такие вещи случаются сплошь и рядом, везде и всюду в мире. Почему он должен чувствовать за это свою особую ответственность?
Си Ди попытался убедить себя, что в конечном счете, если рассуждать в категориях космических, ничего особенного не происходило. Но он-то знал, что происходило. Происходило нечто ужасное. До того ужасное, что ему захотелось плакать.
Он взглянул на список. Восемьдесят три женщины, владелицы машин, которые, возможно, имели отношение к ограблению. Эта категория оказалась вовсе не категорией. Может быть, все это сплошная иллюзия. Наверное, он просто набитый дурак и пытается найти сокровенный смысл в совершенно бессмысленных вещах. Может, дело вовсе не в этом и собака зарыта не там, где он ее ищет.
Прорвись через эту завесу. Два элемента есть. Молодая и женщина. Что может сказать ему слово «женщина»? Возможно, она дочь преступника. Или она сама преступница? Но ее нет в досье. В досье она отсутствует.
Си Ди горько рассмеялся. Как много в их жизни зависит от досье. Как много в их полицейской работе простого подсчета вариантов, вариантов человеческих судеб, записи возможно нужных фактов, которые вдруг да понадобятся в дальнейшем и скажут нам, что требуется, может статься, что скажут.
Женщина. Нет, ничего. Ничего это слово ему не говорило.
А как насчет молодой? Что в этом деле может быть молодого, как это дело может быть связано с юностью, с незрелостью, инфантильностью? Как то или другое может быть связано с центральной темой этого дела, может быть категорией, которая не является категорией?
Откуда молодая девчонка знает Ламара, который бог знает сколько лет просидел в тюрьмах? Как могли они встретиться? Только одним путем: она писала ему письма.
Н-да.
Зачем бы она стала ему писать? Откуда она вообще узнала о его существовании?
Может быть, она из тех странных созданий, которые пишут осужденным письма, посылают им деньги и предлагают себя в жены? Это была
