Наконец настала пора собираться в гости. Картуз — на голову, котомку — за плечо, зонтик — в руку.
У выхода из отеля швейцар в бровях и галунах подозвал было для меня такси.
— Не надо, и на своих двоих профессорских дойду, — озадачил я гостиничного Брежнева шуткой и сунул ему в волосатый пятачок доллар — не рубль. А затем задорно зашагал по Замоскворечью.
Мое лицо оживляла очаровательная улыбка: Миша Пеликанов обещал, что я буду украшением раута. В мозгу трепетали идеи, истории, остроты и длинноты. Признаться, не все они были беспорочными: после двух месяцев отшельнической жизни в злачном отеле мне хотелось подебоширить. Я чувствовал похотливую нужду в любовной ласке.
Кто знает, быть может грядущая ночь преподнесет мне встречу с русским Эросом из книги Гачева?
Когда я подошел к восьмиэтажному дому в Атеистическом переулке, уже темнело. В подворотнях мерцали зверские лица разбойников с небольшой дороги, которые поджидали жертв — запоздалых прохожих и заблудших туристов. Но я был спокоен: кожаная куртка «Ralph Lauren» придавала мне вид бывалого бандита.
Надев темные очки «Armani», весело вошел в черный вход. Ноздри вздрогнули от традиционного запаха квашеной мочи и кошачьей капусты. Вокруг было темно, как в кино. Впрочем, зловещий мрак не смутил меня: от Пеликанова я знал, что местные хулиганы выкрутили лампочки еще в прошлом веке. Лифта не было по той же причине. Я на секунду остановился, прислушиваясь к таинственным подъездным шорохам. Чу! Вот под ногами мышь пробежала, а там в углу кто-то тихо стонет. Должно быть, Мармеладов наших дней домой к жене идти боится.
Я щелкнул золотой зажигалкой «Dunhill» и, неся ее перед собой, как факел, прыжками вознесся по дырявой лестнице на восьмой этаж. Причем даже не крякнул: регулярная спортивная беготня сделала мое тело здоровым и легким.
Скок на крылечко, бряк в колечко! Другими звуками, нажал кнопку звонка. На лестничной площадке зазвучали начальные аккорды «The Star-Spangled Banner».[64] Знай ваших!
Только я скинул картуз из уважения к гимну одного из моих отечеств, как дверь открылась, и в проеме показалась худобедная фигура со всклокоченными волосами. То был хозяин квартиры, Гасхол Торезович Водолей, известный историк и экстрасенс. Он родился в семье партийного работника, с искренним убеждением носившего имя французского генсека и давшего сыну таковое американского. Студентом, однако, Гасхол поменял великого Маркса на Великого Магуса, что повлекло за собой отлучение и от КПСС, и от РПЦ. Добавлю, что Водолей был похож на Вуди Алена, как недобрая половина русских интеллигентов.
За спиной узкого ученого колыхалась супруга его, Роксана, по профессии дебелая колдунья.
С порога крикнул мистической чете комплименты:
— Гасхол Торезович, ваш трактат «Телепатология для посвященных» привел меня в шестое чувство. Роксана Федоровна, поздравляю вас с выходом книги «Дачная Астарта»: описание астральной поездки в Переделкино заставило меня галлюцинировать о Пастернаке.
Водолей сморщился, а Водолейка распухла от удовольствия. Тут же сунул супругам подарочные банки. Восторженные вопросы и восклицания были мне наградой за любезный жест. Скинув сапоги «Вассо Bucci», в одних носках «Hugo Boss» прошлепал в гостиную.
В нос ударила спертая одухотворенная атмосфера интеллектуального сборища. В толпе мелькали белобрысый ежик Пелевина, полуночные локоны Павловой, фантастическая борода Булычева. Чародей- Водолей накликал друзей!
Суетливый хозяин согнал гостей с диванов и кушеток, чтобы представить их мне. Я по очереди поздоровался с бомондовцами, каждый раз называя все свои имена, плюс цифры в конце фамилии. Особенно тепло приветствовал я Тамару Еленовну Гордееву, автора нашумевшей новеллы «Князь Мышима». Голову писательницы венчал высотный красный тюрбан, придававший ей интертекстуальное сходство с мадам де Сталь, а из тюрбана торчали разноцветные перья. Гремучий голос и мощная шея дополняли облик силовой фигуры новой русской словесности.
Маленькое отступление. В прошлом году Тамара Еленовна посетила Мадисонский университет, где выступила на моем семинаре по русскому роману. Тогда чуть не произошел трансатлантический конфликт! Заезжая писательница смутила студентов длинным мундштуком с вечногорящей папиросой, которой тыкала в них, когда те выходили к доске отвечать.
Какой-то негодник написал по сему поводу донос в духе политической корректности. Меня вызвал к себе в кабинет разгневанный декан.
— Кто позволил этой даме загрязнять чистый воздух кампуса! — верещал он. — Ваша гостья могла повредить здоровье студентов! Вы поставили родной вуз перед угрозой судебного иска!
Но я не испугался несправедливой нотации. Прервав поток причитаний, отчеканил университетскому самодуру:
— Я — тенюрованный профессор. Мне все дозволено. Более того, курить — это ее культура. Мы как просвещенные американцы должны уважать обычаи народов всех стран. Если хотите знать, в моих легких тоже клубится запретный дым!
Размеренными движениями зажег сигарету «Capri», выпустил в изумленного бюрократа ароматную струю канцерогенов, а потом втоптал окурок в казенный ковер.
По университету до сих пор ходят легенды о том, как Роланд Харингтон отбрил декана!
Да, мне было о чем поговорить с султаной современной беллетристики. Я начал рассуждать, она — слушать. В ходе беседы я поднял самый загадочный вопрос русской истории: почему Толстой и Достоевский так никогда и не познакомились, хотя жили в одну и ту же эпоху и, более того, читали друг друга? «Может быть, причина была неизвестна даже самим писателям», — спекулировал я. Затем перешел на современных литераторов, которых как только не анализировал! Для меня всегда большой кайф порассуждать о декадансе современной культуры, особенно с практиканткой этого дела.
В заключение коснулся собственных творческих планов.
— Тамара Еленовна, еще в детстве-отрочестве-юности я задумал написать воспоминания. Пришла пора осуществить мой замысел. Концепция книги следующая: романы в романе, рассказы в рассказе. Отступления лирические, исторические, философские, политические — но всегда автобиографические. Авторский дискурс удивит своей диковинностью. В мемуары войдут мои стихи и проза, а также приложения с черновыми вариантами самых главных глав, плюс раздел «Dubia».[65] Как вы думаете, я получу «Букера»?
— Это бы меня не удивило.
Наш разговор был замечен присутствующими. Меня окружила п(л)отная толпа. Моя (э)рослая мускулистая фигура возвышалась над бездной слушателей, как гора Мон-Блан или Мак-Кинли.
— Il fut un temps en Russie ou les visiteurs de l’etranger etaient cultives par la societe comme une source de sagesse,[66] — рассуждал я, чувствуя на себе взгляды десятков глаз.
От бесшабашной болтовни у меня заплясал пищевод. Мой метаболизм быстр, как мысль! Сняв темные очки, обозрел гостиную. К моему удивлению, комната была без праздничного стола. Вместо сытной домашней снеди салонные львы и львицы грызли фрукты да ордьовры, которых было раз, два и объелся. Скудность угощения меня удручила, ибо в Москве я привык жрать до отвала. Наклонившись к тамариному тюрбану, доверительно прошептал: «В гостях голодать — костей не собрать». Затем булькнул брюхом — quod erat demonstrandum.[67]
Несмотря на ум и талант, та по-матерински улыбнулась.
