прошли для него даром.
Россия — это страна, где происходило много событий. Она существовала дольше, чем даже США. После основания России дела там шли не очень хорошо, поэтому местные люди пригласили группу шведов, с тем чтобы они разобрались что к чему. Местные люди хотели видеть у себя хорошее правительство, закон и порядок, как в Миннесоте. Шведы исполнили их желание, но тут пришли татары. Они были кочевниками, но говорили по-татарски. Они все развалили на 300 лет вперед. Теперь при демократическом правительстве Россия становится более западной, но в то же время развивает свои национальные особенности.
За эту работу я поставил парню «В—», то есть четыре с минусом (минус был за излишнюю лапидарность).
Благодаря лихорадочной работе интеллекта Матт усвоил, что в России — стране, чудесным образом находящейся одновременно к востоку и западу от коварной Канады, — в сказочные доисторические времена жили Базилиск Прекрасный, Владимир-Красноармеец Солнца и Иванушка-идиот. В последующие, уже исторические периоды на национальной культурно-политической арене действовали фигуры более реальные типа царя Бориса Гуда и крестьянского лидера Стефана Рейзина. В начале восемнадцатого века Петр Великий прорубил топором — национальным орудием труда и убийства — окно в Европу, и Россия прославилась на Западе своими писателями. Эти классики литературы описывали сложности человеческих отношений внутри и вне семьи, изумляя читателей вольными женскими и безвольными мужскими образами. Матту особенно запомнился следующий сюжет, который он изложил на втором экзамене. Очаровательная Лара Ларина, обливаясь слезами и щами, изменяет Евгению Онегину и его братьям Карамазовым из-за трагической любви к Омару Шарифу в роли доктора Живаго, расстрелянного Иосифом Грозным в первые годы перестройки. Она бросается под поезд «Москва — Петушки», но тут из облаков к железнодорожной трассе пикирует прекрасная Маргарита, выхватывает Лару из-под колес паровоза и успешно сватает ее к дяде Ване, он же Иван Никифорович, он же Иван Ильич.
На сей раз Матт получил В+ (плюс был за излишнюю детальность). Под отметкой я начертал комментарий: «Mad, but not bad».[222] Этими небрежно набросанными словами парень дорожил до дрожи в душе.
Как-то я рассказал студентам историю про святого по имени Василий.
Шубный шок — белый снежок
Однажды пятьсот лет тому назад Василий шел по одной из улиц столицы-голубицы. Дело было в декабре, но он чувствовал себя тепло и уютно, ибо на нем была лисья шуба, подаренная ему богатым патроном (в Московском царстве права животных охранялись плохо). Ходить одетым Василий не привык, так как предпочитал дефилировать нагишом, причем не только в теплое время года, но даже зимой. А стужи в средневековой России бывали почище никсонвильских!
Дело было на святках, и по пути Василий повстречал ряженых. Те вздумали приколоться к богато одетому прохожему. Один из них лег на заснеженную мостовую и притворился трупом, а его товарищи обступили святого и стали просить у него денег на похороны. Василий спросил, мертвец настоящий или поддельный. Когда ряженые соврали, что настоящий, он размашистым фольклорным жестом скинул с себя шубу, укутал ею лежащего и сказал:
— Буди отныне мертв навеки.
Тепло одетый ряженый и вправду скончался.
— Заруби этот урок себе на носу, — сказал Василий мертвецу, а затем спокойно и обнаженно пошел туда, куда надо.
По классу пробежал шумок: студентам показалось, что святой был злой.
— Василий не имел чувства юмора, — объяснил я.
Студенты ойкнули. Один только Матт не ойкнул, а обрадовался, ибо тоже не обладал этим чувством.
Но самое главное, из лекции парень усвоил, что Василий был юродивым, с которого взятки гладки — святки или не святки. Как я объяснил ахающей аудитории, «юродивый трудолюбив, ленив, разумен, безумен, он благолепно кощунствует на стыке церковной и народной культур, умиляет и возмущает зрителей, ставит их своими парадоксами в тупик и, таким образом, направляет на ложный путь истины».
Моя мысль поразила воображение юноши, и он старательно занес ее в блокнот.
После лекции Матт подошел ко мне. Вокруг моей высокой мускулистой фигуры сияла стайка симпатичных студенток. Парень дождался, пока я раздам всем автографы, и взволнованно спросил: может ли американец из Иллинойса, не знающий русского языка и не верящий в Бога, стать юродивым?
Серьезный вопрос, заданный этим краснощеким здоровяком, мне понравился. Я погладил подбородок характерным жестом и сказал:
— И может, и не может.
— Я не понимаю, профессор.
— Я тоже. Впрочем, отрадно видеть молодого человека с кругозором, простирающимся за пределы штата, а то и Штатов.
Парень польщенно побледнел: в университете я был известен как взыскательный преподаватель, не кидавший комплиментов на ветер.
— Жаль, что юродство не существует в наших краях, — сказал юноша, когда его лицо вновь приобрело обычный кирпичный оттенок.
Я кивнул. Мне понравилось, что студент так близко принял к сердцу тему лекции.
— А ведь этот феномен, — Матт произнес научное слово с особым смаком, ибо выучил его лишь недавно, — мог бы помочь Иллинойсу стать духовным центром Среднего Запада, а то и подымай выше — всей страны!
— Даже если юродство еще не внедрилось в Иллинойс, Иллинойс можно внедрить в юродство, — отозвался я.
У Матта упала челюсть.
— Ух ты!
— История учит, что Божьим человеком мог стать не только подданный Московского царства, но даже чужеземец.
— Профессор, скажите мне, что вы не шутите!
— О нет — то есть да. Вот пример. Один из предшественников св. Василия, св. Прокопий Устюжский, в молодости был вовсе не Прокопием, а немецким купцом. Как-то в конце тринадцатого века он приехал в Новгород, чтобы делать феодальный бизнес, но тут, вернее там, его озарило. Прокопий стал иноком, юркнул в юродивые и утек в Устюг. В этом городе он обличал местных жителей в многочисленных пороках на неплохом русском языке.
— Ух ты!
— Конечно, подавляющее большинство юродивых были коренными московитами, но дискриминации по национальному принципу ни в старой царской, ни в новой демократической России в этой сфере никогда не наблюдалось.
Ошеломленный юноша раскрыл рот и попытался что-то сказать, однако у него ничего не получилось. Но если язык студента был парализован, честные черты его пришли в движение и выразили непонятную ему самому радость.
— Кстати, как вас зовут? — спросил я, с интересом наблюдая за мимикой собеседника.
