Но Жуанита упрямо качала головой.
– Ни фиг, ни абрикосов, ни эвкалиптов, и так мало солнца! – сказала она неодобрительно. – Не видеть этих коричневых холмов и красного леса!.. Если бы мне когда-нибудь пришлось покинуть наши места, это разбило бы мне сердце! – добавила она тихо, словно про себя.
– Но, милое дитя, – возразил после некоторого молчания Кент с братской нежностью и искренним удивлением в голосе, – не собираетесь же вы провести здесь всю свою жизнь?
– А отчего бы и нет? – раскрыла широко глаза Жуанита. – А, понимаю, понимаю, – продолжала она огорченно, – вы находите, что… что… ранчо для одной девушки – это слишком много.
– Слишком много… – медленно промолвил ее собеседник, – и… слишком мало!
– Слишком мало! – повторила она, все более недоумевая. – Но чего же больше… Чего же еще могла бы я желать? У меня есть мать, и мы достаточно богаты, конечно, не так, как Эспинозы в старину, – улыбнулась она, – но у нас всего вдоволь. Мы продаем телят и свиней, фрукты и цыплят, каждую неделю продаем… И у меня есть лошадь и лодка, и я могу бродить, сколько хочу. Старая Миссия и деревня так близко от нас! У меня есть сад, мои книги и музыка!.. – голос Жуаниты даже оборвался от волнения. – Нет, это, право, слишком много для одного человека, – закончила она с грустным убеждением.
– Вот удивительное явление: женщина, которая довольна своей судьбой! – засмеялся Кент. – Но, может быть, наступит день, когда вам захочется чего-нибудь еще… Да, может прийти час, когда вы отвернетесь от всего этого… – В голосе Кента вдруг зазвучала такая горечь, что Жуанита посмотрела на него с удивлением. Лицо его потемнело, он говорил, не поднимая глаз:
– Да, от всего: от тех, кто любит вас, от жизни, предназначавшейся вам с детства, от спокойствия и безопасности, от родного дома…
Девушка по-прежнему сидела, скрестив ноги, немного позади Кента. При этих его словах она, как любопытный ребенок, нагнулась вперед, пытаясь заглянуть ему в лицо.
– Почему вы это говорите? – спросила она напрямик. – Разве вам пришлось поступить так самому?
– Да, было что-то в этом роде… – признался Кент, отвечая на ее взгляд смущенной и грустной усмешкой.
– Вы оставили отца и мать?
– Да, согласно их желанию.
– Их… Они на вас сердились за что-нибудь?
– Да. Сердились. И считали, что я их опозорил. Я положил в карман весь свой капитал – одиннадцать долларов и сорок центов – и ушел из дому навсегда.
– Но вы переписываетесь с ними?
Жуанита выглядела совсем расстроенной, почти испуганной.
– Нет, я им ни разу не написал.
– А у них есть еще сын? Кто же помогает им?
– Да, у меня есть брат и сестра. Моя семья во мне не нуждается, – ответил Кент коротко и как будто весело.
С минуту она молча смотрела на него.
– Вы говорите так, словно это шутка, пустяк. Но мне не верится.
– Вы совершенно правы. Это была не совсем веселая шутка, – с внезапной горечью отозвался Кент, глядя в глаза собеседнице.
– Разве они… не захотели бы простить вас?
– Я никогда не просил об этом, чтобы лишить их удовольствия отказать.
Его равнодушный и жестокий тон поразил Жуаниту. У нее мелькнуло подозрение, не сделал ли он чего- нибудь очень дурного, не сидел ли он в тюрьме или что-нибудь в этом роде.
– Вы ведь не сделали ничего ужасного? – спросила она робко.
– По-моему, нет. Я влюбился в девушку из кондитерской, ее звали Гетти Андерсон, – объяснил Кент с неожиданной откровенностью, – и хотел сократить пребывание в колледже, поступить на службу и жениться на ней. Вот и все.
– О! – Жуанита почему-то почувствовала себя слегка разочарованной. – И вашему отцу это не понравилось?
– По-видимому, нет, ибо он выгнал меня из дому. И мать тоже не хотела меня видеть.
– О! А она… эта девушка?
– Она, в конце концов, объявила, что помолвлена с одним молодым человеком из Трентопа, – ответил Кент беспечным тоном.
Но Жуанита, потрясенная таким трагическим стечением обстоятельств, сидела молча и неподвижно в продолжение целой минуты.
– Вы встретите какую-нибудь другую и полюбите ее, – сказала она мягко и сочувственно, как бы пытаясь утешить его.
– О, таких встреч у меня уже было с полдюжины, – отозвался Кент с резкой веселостью и встал.
– Через пять минут мы очутимся здесь в темноте. Пойдемте!
Жуанита снова взяла его за руку, потому что по скользкой от воды скале было очень трудно спускаться. Снова рев прибоя оглушил их. Они больше не разговаривали. Ветер трепал платье Жуаниты, играл ее
