— Кхе-е-хе-хе…
«И смеяться-то не умеет по-человечески», — подумала она, опуская глаза. Надо спрятать свое презрение, ведь жить же с ним в одном селе, да еще при этой страшной власти.
— Ты живешь одна? — поинтересовался Перелетный.
— Нет. С матерью, — сказала Надя и тут же для убедительности добавила: — Она сейчас у старшей сестры шинкует капусту.
— А может, ты все-таки вспомнишь про окруженца? Кто он? Куда шел?..
— Ну вот… Дала ему буханку хлеба — и все. Если опять придет, я вам скажу.
— Вот это разговор… А выпить-то есть у тебя?
— Нет, не держим.
— Так я и поверил.
— Можете поискать.
— Нет, этим я не занимаюсь. — Перелетный хмыкнул. — На дворе зябко. Не мешало бы и выпить. Пойду в другую хату, там угостят… — Он еще раз прошелся по комнате, осмотрел ее внимательно и, остановившись перед Надей, поднял пальцем подбородок девушки. — Хороша. Смотри у меня! Не забудь про того, кого видели с тобой у околицы.
— Не забуду, — пообещала Надя, провожая начальника полицейской управы. — Придет — скажу!
8
Перелетный покинул хату, и Надя задумалась: «Как же теперь быть?» Неужели Иван останется в лесу? Ведь полицаи, жандармы, как только выпадет снег, выследят его. Вот уже первая тревога: кто увидел ее и Оленева на краю села? Ведь могут еще раз увидеть, а затем и выследить его землянку.
Надя не находила себе места. Хотелось побежать, рассказать все Оленеву, посоветоваться с ним. Видно, Перелетный так от нее не отстанет, будет все разнюхивать, а заодно и липнуть к ней смолой. Такой, с маслеными глазками, не оставит ее в покое. Но сейчас бежать в лес нельзя. Может, этого только и ждет Перелетный. Надо дождаться ночи и убедиться, что он уехал в райцентр.
Время тянулось мучительно долго. Несколько раз подбегала она к окну, смотрела, не промчится ли мотоцикл. К счастью, осенний день короткий и недавний гость из управы не стал ждать, пока стемнеет, поехал. Проезжая возле Надиной хаты, повернул к ней голову, будто что-то забыл здесь.
— Ты куда, дочка? — встретила мать Надю на пороге. — Еле ноги тяну. Опять ревматизм проклятый замучил. Видать, на погоду.
— Ложитесь, отдыхайте!.. Я через часик вернусь. Нужно, мама. Кто спросит, скажите, за солью пошла.
— Да куда же ты?
— Потом, мама! Не задерживайте меня, — добавила шепотом.
Она побежала огородами, затем через заросли ивняка.
Голая лоза хлестала по ногам, била по подолу юбки. Рядом бежал ручей. Когда Надя останавливалась, чтобы перевести дух, казалось, и он приостанавливает свой бег и тоже прислушивается к завыванию ветра. Темно, хоть глаз выколи. Но Надя хорошо знала дорогу. И страха у ней не было. Какой может быть страх, если от нее зависит жизнь человека!.. Этой дорожкой Надя ходила со своим звеном на сахарную свеклу. Уже было время вывозить ее на завод. Но в этом году не придется. Люди выкопали бураки перед самым приходом оккупантов и попрятали, чтобы не достался урожай врагу. Теперь будут варить из свеклы отвар.
Она шла по ископанному полю. Ноги проваливались в ямки, скользили по ботве.
Но вот и лес. Шумел он тоскливо.
Темно! Девушка остановилась, осмотрелась и подошла к громадному дубу-великану. Около него лежала палка. Надя постучала ею по стволу: «Тук… тук… тук…»
Так они договорились с Иваном. «Тук… тук…»
Прислушалась. Затрещали сухие ветки, зашуршали опавшие листья.
— Ты, Ваня?
— Вот именно! — ответил Оленев. — Что произошло, Надя?
— Нас заметили полицаи! — ответила девушка, взяла его за руку.
Надя рассказала про встречу с Перелетным и про то, как полицай узнал на портрете своего односельчанина Андрея Стоколоса. Что мог посоветовать Иван? Быть осторожной? Но это она и так знала. Кого остерегаться? Чего опасаться? Ухаживаний полицая Перелетного? Но долго ли сможет бороться она одна против начальника управы и его оравы пьяниц?
Оленев думал не о себе. Он как-нибудь перебился бы в лесу. Заживала бы скорее рука, не было осложнения. Единомышленников найти не тяжело. Но Ивана тревожило, что оставшиеся в подполье, в партизанах, часто попадали в беду. Их кто-то выслеживал и предавал. Либо сами нарывались на засады. Это наталкивало на мысль, что беспечности у наших людей хоть отбавляй. Многим еще не верится, что враг такой жестокий, такой хитрый, такой коварный, и многие еще применяют в партизанской борьбе тактику времен гражданской войны, а она не оправдывает себя. Все это познал Иван Оленев, и когда сам был у партизан, и когда шел по оккупированной территории к Наде Калине. Более того, он не хотел партизанить вблизи села, где она жила. Если узнают про их отношения, то беды Наде не миновать.
— Чего молчишь? — наконец не выдержала она.
— Слушаю, что подскажет ветер, — задумчиво ответил он.
— Мне же домой надо. Боюсь, кто-нибудь придет ночью, чтобы проследить за мной. Ваня! Дорогой, что делать? — Она прижалась к его груди.
— А может…
— Что может?..
— Взбрело, как во сне…
— Не жалеешь ты меня.
— Зачем ты так?.. — Он обнял ее и поцеловал в щеку. — Ты меня любишь? — внезапно спросил. Иван надеялся, что не от страха и жалости льнет к нему Надя, а от чистого и светлого чувства.
«Что ответить?» — Надя кусала губы. Она и сама не знает, любит ли Ивана или нет. Знает только, что он добрый, искренний и простой, что такого обязательно надо любить.
— Уже время идти в село, а ты молчишь. Может, все-таки пойдешь со мной? — спросила внезапно.
Оленев молчал.
— Не тронут они тебя. Откуда им знать, что ты пограничник? Просто окруженец, которых тысячи, и все! Так и Перелетный тебя назвал.
— Ты хочешь сказать, что у меня нет выхода?
— Я не об этом… Я бы пошла с тобой, но не могу бросить мать. Ее совсем ревматизм с ног свалил. Да и куда идти?.. — Надя всхлипнула.
— Не нужно слез.
— Ваня, другого выхода нет, для тебя особенно, если ты, естественно, хочешь… Будь моим мужем! Это спасет меня от насильников, а ты подлечишь руку, окрепнешь. Если не то говорю, не обижайся. Прошу тебя. От меня теперь не отстанут полицаи. А так пусть приходят и видят нас вместе. Сразу подумают, что если не прячешься, значит, бояться тебе нечего. И отстанут от нас.
Оленев растерялся. Он не узнавал себя, такой стал нерешительный. Запутался, точно теленок на привязи. Вроде другой Оленев храбро сражался в первые дни войны на границе и потом в партизанском отряде. Ему хотелось еще раз спросить: «Ты меня любишь, Надя?» Без любви он не представлял себе семейной жизни. «Должна любить…» Внезапно ему послышался свой же голос: «Будет сын, назову его Андреем…» И жар стыда залил его лицо: сейчас как испытывает Надю, хотя она и не заслуживает этого. Девушка, возможно, приносит себя в жертву, чтобы вылечить его, спасти от преследований. А он?..
