ему действовали на нервы мои вечные опоздания. Но это было абсолютно нормально. Обычные вещи, свойственные парам, и я даже приветствовала небольшие ссоры, потому что мы никогда не сходили с катушек. И умели справляться с моментами непонимания. То, что возникло между нами, явно не собиралось улетучиваться, испаряться. То, что связывало нас, было реальным.
Я сделала множество фотографий Алекса. Сотни. Он замечательно позировал, удобно чувствовал себя в своем теле и был в полной гармонии с собственной сексуальностью. Я выиграла корзину с фототоварами, за которую мы предлагали цену на Празднике шоколада, и в ней, помимо прочего, обнаружилось приглашение на один из проводимых в Филадельфии мастер-классов Скотта Черча. Я могла взять одну модель для фотосъемки. Разумеется, я позвала Алекса.
Я прихватила последнюю книгу с работами Черча, чтобы взять у него автограф, и Алекс пролистал ее на пути от Аннвилла до Филадельфии. Пенсильванское шоссе было длинным, прямым и по большей части ровным, за окном проносились поля и небольшие поселки. Прелестный вид.
– Для этой фотосессии мне придется раздеваться догола?
Я стрельнула в него взглядом:
– Ты не должен делать того, чего не хочешь.
Он засмеялся, более смущенно, чем я привыкла слышать.
– Полагаю, это будет не первый раз, когда я предстану с голым задом на публике. Просто не привык так фотографироваться, только и всего.
Мы с Алексом разговаривали обо всем. О жизни, вселенной и цитатах из книг Дугласа Адамса. Мы обсудили наши семьи и любовников, причем список Алекса оказался гораздо длиннее моего. Мне хотелось узнать о том, как же его угораздило оказаться голым на публике, но я отбросила эту мысль. Алекс обязательно сказал бы мне правду – я всегда верила, что он был со мной честен. Но сейчас я сильно сомневалась, что хочу это знать.
– Я делала твои фотографии уже множество раз, – вместо вопроса заметила я.
– Это совершенно другое.
– Ты так думаешь? – Я снова быстро взглянула на него и, перестроившись на крайнюю правую полосу, приготовилась съезжать с шоссе. – Почему?
– Не имею ничего против того, что возбуждаюсь, когда ты меня фотографируешь. А возбуждаюсь я всегда. Что, если я запрограммирован на это? – Голос Алекса звучал серьезно, но улыбка выдавала его с головой. – Что, если я как одна из тех собак с условным рефлексом, но вместо того, чтобы пускать слюни при звуке звонка, мой член твердеет со вспышкой твоей камеры?
Я засмеялась:
– О, Алекс…
– Оливия! Я не шучу. Что, если я – единственный парень с сигнальной мачтой между ногами?
– Там будет полным-полно голых цыпочек. Не сомневаюсь, что ты будешь не единственным парнем с эрекцией.
– Черт, я обречен.
Я сосредоточенно смотрела на дорогу, чтобы не пропустить нужный поворот, поэтому не смогла увидеть выражения лица Алекса. Но это мне было и не нужно. Я уже научилась читать его эмоции по голосу. Уловив их и на этот раз, я расплылась в улыбке.
– Ты смеешься надо мной, Оливия. Зачем? – Алекс пытался говорить с грустью, но я прекрасно понимала по голосу, что он улыбается. – Это нехорошо.
– Малыш, если бы я думала, что ты действительно так волнуешься насчет демонстрации своего члена миру, я бы никогда не пригласила тебя поехать со мной сегодня. Но, – заметила я, сворачивая в переулок и направляясь к парковке перед старым зданием студии, – так уж сложилось, что я знаю: тебе абсолютно нечего стыдиться. Или смущаться. Эрекция для этих людей – всего лишь обычная часть будничной работы. Так и будет, обещаю.
Алекс провел пальцами вдоль своего длинного полосатого шарфа, который носил, желая следовать моде, а не для тепла – конец марта в этом году и так радовал хорошей погодой.
– Тебя это действительно не будет волновать? В самом деле?
– Что именно? Что твой член затвердеет, потому что ты возбудишься, оказавшись голым на публике? Или что ты испытаешь эрекцию при виде горячих обнаженных цыпочек с плоскими животами, большими сиськами и без растяжек?
– Независимо от причины. По любой из них.
Я взяла его руку. Нежно погладила пальцы. Провела по ним своими губами и поцеловала каждый кончик.
– А мне следует волноваться?
– Думаю, что нет. Точно нет.
Мы никогда не обсуждали вопрос моногамии. У меня не было времени на других любовников, но я предполагала, что во время моих долгих рабочих дней Алекс, возможно, трахается с кем-то еще. Думать об этом было неприятно, и все же я была не настолько глупой, чтобы высказывать ему свои подозрения.
– Если тебя два раза бьют по морде – виновата морда, – пробормотала я.
– А?
Я покачала головой:
– Ничего, не важно.
Его губы сжались в тонкую ниточку.
– Я – не Патрик, Оливия.
– Мне нравится, что ты настолько умен – понимаешь меня даже тогда, когда я ничего не объясняю.
Его губы скривились, не в улыбке – скорее в ухмылке.
– Может быть, мне приятно осознавать, что ты немного ревнуешь, только и всего.
Я внимательно посмотрела на Алекса, наши пальцы крепко переплелись. На парковку потянулись и другие машины. Из них выходили женщины, некоторые – едва одетые. Я сжала его руку:
– Ты ведь сказал…
Он в ответ тоже стиснул мою ладонь:
– Я знаю, что сказал. И у тебя нет ни малейшего повода для ревности. Но, возможно, мне было бы приятно осознавать… что ты можешь меня ревновать.
Я задумчиво откинулась на водительском кресле, чтобы переварить его слова. Проанализировать их.
– Ты хочешь, чтобы я злилась на тебя за то, что сама же и попросила сделать?
– Нет. Да. Черт, – совсем запутался он. – Я не прошу, чтобы ты злилась.
Этот разговор начинал принимать какой-то странный, неожиданный оборот, и я не была уверена, что хочу продолжать в том же духе.
– Я попросила тебя стать моей моделью, потому что ты великолепно позируешь. А еще потому, что ты чертовски сексуален, Алекс Кеннеди, и мне хотелось немного похвастать тобой.
– Поделиться мной с остальными?
Мне все лучше удавалось читать чувства Алекса по его глазам.
– А ты не хочешь, чтобы я тобой делилась?
– Я хочу тебя, – ответил Алекс тихим, хриплым голосом, – а не того, чтобы ты делила меня с кем- то.
Все, происходившее между нами, еще было таким новым, взрывоопасным и неизведанным, что даже эта невинная тема грозила вылиться в ссору. Это была первая ситуация, обернувшаяся столь серьезным дискомфортом. Я наклонилась к рычагу переключения передач, потом взяла его лицо в свои ладони.
– Я не хочу делить тебя ни с кем, никогда. Я хочу, чтобы ты, целиком и полностью, был только моим. Я – жадная и эгоистичная во всем, что касается тебя, Алекс. Хочу, чтобы ты, весь ты, принадлежал только мне.
Его улыбка уже дразнила мои губы. Его язык погладил мой, и наш поцелуй стал мягче, нежнее. Алекс отстранился.
– Договорились, – постановил он.
