— О том, что Джулия относится к твоей работе с чересчур большим уважением?
Чад вздрогнул и промямлил:
— Да. Я не имел в виду ничего плохого.
— Ты это уже говорил.
— Просто я не хотел, чтобы вы подумали…
— Что?
— Не знаю…
— Чад, когда мы впервые встретились в Чикаго в гостинице «Дрейк», ты наводил последний лоск на доклад, который тебе предстояло прочитать на следующий день.
— Да. И что?
— Джулия, то есть профессор Макбрайд…
— Я тоже зову ее Джулией.
— Верно. Конечно. Итак, Джулия наблюдала за твоими исправлениями. В чем состояла их суть?
— Я только подчистил кое-какие шероховатости, — уклончиво ответил Чад. — Доклад был слишком длинный. Пришлось кое-что выкинуть.
— Что именно?
— Про одежду слуг раннего периода Нового времени. Ливреи и все такое.
— А почему?
— Просто это было лишним, — после некоторой заминки ответил Чад.
— Вы занимались этой темой вместе с Джулией? Я имел в виду, под ее руководством?
— Да, — пробормотал Чад, слегка покраснев. — Но на самом деле основную работу выполняла она. А я был вроде как ассистентом. Мне не следовало вставлять этот материал в свой доклад.
— Верно. Понимаю.
— Ну вот, — сказал Чад. — Давайте просто все забудем, хорошо?
— Ладно.
Развернувшись, аспирант поспешно направился прочь, но Томас его остановил:
— Чад!
— Что?
— Анджеле все это известно?
— Да, — Помрачнев, Чад шагнул назад. — Но я не хочу, чтобы вы говорили с ней об этом.
— Это еще почему?
— Мы с ней… Это очень сложно. Скажем так, мы близко дружим. На самом деле Анджела с большим уважением относится к работе Джулии, но…
— Но что?
— Просто она временами бывает по отношению ко мне чересчур заботлива. Понятно? Только и всего.
— Понятно, — сказал Томас.
— Вот и хорошо.
Чад улыбнулся, однако его взгляд по-прежнему оставался затравленным, и Найт почувствовал, что дела обстоят далеко не так хорошо.
Глава 72
Томас снова спустился к реке, чтобы подумать. Он так и не мог прийти к какому-нибудь заключению относительно Чада или того, почему управляющий Даниэллы Блэкстоун встречался с Рэндоллом Дагенхартом. У него были кое-какие мысли, но очень смутные, основанные исключительно на интуиции. Томас шел и чувствовал, что в голове его яснее не становится. Он поймал себя на том, что город отвлекает его внимание.
Найт никак не мог решить, как относиться к Стратфорду. Ощущение было странным. Благодаря его знаменитому сыну культурная и научная жизнь здесь никак не соответствовала городку такого размера, однако норой он чем-то напоминал Эпкот.[45] Сидя у мемориала Гоуэра, можно было наблюдать за тем, как туристы, приехавшие на роскошных экскурсионных автобусах, чтобы провести здесь положенные полдня, снимают на цифровые фотоаппараты домики с островерхими крышами и лебедей под ивами. Лишь немногие из них удосуживались заглянуть в театры. Все, как и положено, посещали родовой дом и церковь Святой Троицы, но Томасу казалось, что втайне они желают попасть в зал славы рок-н-ролла. Там, по крайней мере, бережно сохраненные реликвии, в которых живет священная история, будут для них что-то значить, окажутся связанными с чем-то знакомым, таким, что имело в их жизни какой-то смысл.
«Сноб», — подумал Томас.
Однако он имел в виду совсем другое. Найт вовсе не хотел сказать, что Шекспир недоступен для этих людей, что он по самой своей сути лучше, чем «Beatles» или «ХТС». Вероятно, у популярного искусства было гораздо больше общего с тем, что в свое время подразумевал под ним Шекспир, чем вся эта тщательно сохраненная история с ее глянцем высокой культуры. Но было странно видеть, как все эти люди прилежно переходят от одного памятного места к другому, непроизвольно склоняя голову перед таким представлением о литературе и театре, которое, наверное, было совершенно чуждым их собственному опыту. Томасу казалось, что поездка в Стратфорд была для них чем-то вроде посещения церкви, где только фанатики мечутся между безмятежной верой и беспокойным сомнением. Там все силы уходят не на общение с Господом, а на то, чтобы вставать в нужное время, помнить нужные слова и не ругать вслух глупую проповедь.
«Но ведь ты же на самом деле этого не знаешь, правда? Тебе неизвестно, что происходит в головах других верующих, какие чувства испытывают к Шекспиру эти орды туристов, непрерывно щелкающих фотоаппаратами. Возможно, это такие же школьные учителя, как ты, аккуратно расходующие свои сбережения на паломничество. Они участвуют в любительских спектаклях. Эти адвокаты, рабочие или политики обожают литературу и театр. Они несут в своем сознании Шекспира, смутные воспоминания времен старших классов средней школы, когда ставили отрывки из „Юлия Цезаря“ под руководством какого-нибудь бойца Национальной гвардии…»
«Так, — подумал Томас. — Достаточно».
Тряхнув головой, он обернулся и увидел прямо перед собой лицо старика в фетровом костюме.
— «Брат, с добрым утром», — улыбнувшись, сказал тот.
— «Утро? Неужели так рано?» — машинально ответил Найт.
— «Било девять»,[46] — продолжал старик.
Томас виновато улыбнулся, не в силах вспомнить, что дальше.
— Не представляю себе, как вы все это не забываете. Наверное, туристы в восторге от ваших выступлений.
— «Быть или не быть — таков вопрос. — Старик задумчиво кивнул. — Что благородней духом? Покоряться…»[47]
— Вам приходится специально заучивать эти реплики наизусть или же вы просто, как бы это сказать, впитали их в себя за долгие годы?
— «Повешена бедняжка, — сказал старик, и улыбка исчезла с его лица. — Нет, нет жизни! Зачем живут собаки, лошадь, крыса, в тебе ж дыханья нет?»[48]
— Да, — сказал Томас, чувствуя, как это начинает ему надоедать. — «Король Лир». Вы видели постановку в…
— «Моя египтянка, я умираю. Я умираю, но еще пока я заговариваю смерти зубы, чтобы успеть тебе напечатлеть последний из несчетных поцелуев».[49]
Томас промолчал. Старик его будто не видел. Он смотрел сквозь Найта глазами, полными слез, и Томас вдруг осознал: то, что он принимал за представление на потеху туристам, на самом деле было своеобразным безумием.
