напал на след, да? Послушай, Робер, это бесполезно, я ничего не забыла в своих бумагах. Он повторил за нею: В твоих бумагах! Бедняжка Анжела! Мне плевать на твои бумаги! Можете делать в госпитале все, что вам заблагорассудится, меня это не касается.
Толкнув плечом раму, он захлопнул застекленную дверь. Повернулся спиной к стеклу, сказал: Я еще раз позвонил в префектуру. Справился насчет двух инспекторов. Их никто не знает. Эти типы перебираются из города в город, больше о них ничего не известно… Но затем я позвонил еще кое-кому… Она спросила кому. Он задвинул на стеклянной двери занавеску: Не догадываешься?.. Потом, спокойно: Директору госпиталя, твоему любезному Даруму. Она ответила, что ему не верит. Он снова засунул руки в карманы: Не веришь? Мне пришлось назваться сотрудником отделения социальной помощи. Забавно, верно? Знаешь, что мне сообщила его жена? Мадам Доменико сказала, что нет. Ты уверена, что этого не знаешь, Анжела? Она вновь овладела собой: Мадам Дарум сообщила тебе, что ее муж еще не вернулся, ну и что? Он подошел к ней: Ну да, не знаю, так ли тебе важно, что твой директор задерживается… Возможно, он остался у себя в кабинете. Возможно, в каком-то другом… Мадам Доменико стояла на своем. Она бросила: Давай прямо к делу, Робер!
Он положил руку на грудь, разыгрывая удивление. Прямо к делу? Хочешь позабавиться? Чтобы я переходил к делу, а ты отправлялась на прогулку?.. Иногда я задумываюсь, действительно ли ты ходишь гулять… Тебе никогда не приходило в голову, что, пока тебя нет дома, я могу пораниться? Как сегодня черепками фаянса?.. Он нагнулся, подобрал забытый под буфетом осколок тарелки. Я отступил назад, мне невольно захотелось забраться повыше, я слышал его с самого верха лестницы: Осколком вроде этого? В доме не убрано! В этом сарае не найти чистой тарелки! Уже две недели никто не прикасался к половой тряпке! Полюбуйся на стекла! Он кричал. Посмотри на стекла, черт побери! Поди сюда! Покатился стул… Тишина…
Первым вновь заговорил он: Ну что, так лучше, а? Она не ответила, и я сначала не понял, почему она не отвечает. Он подхватил: Ты поймешь, сколько зла мне причинила, когда положишь меня в гроб! В тот день ты наконец поймешь, кто я такой, но будет слишком поздно! Она бросила в ответ: Ну да, в тот день, когда ты умрешь! Ты прав!
Позже я услышал голос месье Доменико: Эй, Анжела, ополоснись. Это было сказано без всякой горечи. Он включил телевизор. Я различил доносящийся из столовой голос журналиста, рассуждавшего о «Тур де Франс». В ванной текла вода. Он спросил из гостиной, не хочет ли она аперитив, но по-прежнему текла вода, и она его не услышала. Он повысил голос. Хочет она рюмочку анисовки, да или нет? Что за неряха, сказал он, только посмотрите, сколько для нее везде работы. К счастью, стирает не он. Все эти красные пятна на кухонных полотенцах и салфетках, их трудно отстирать. Он вспомнил, что, продавая в свое время на ярмарках наборы банных полотенец, никогда не забывал давать советы, как отстирывать пятна, среди которых особенно трудно отходят пятна от вина и крови, да, моя красавица, от крови. Ну так как, ты хочешь свою анисовку холодной? Она вообще ничего не хотела. Или, может быть, горячего вина, спохватилась она, высморкавшись. Потом я услышал, как она чистит зубы.
Перед моими глазами плясал образ месье Доменико за рулем своей машины. Это было в тот день, когда мы сделали бог знает сколько километров, чтобы посмотреть, как мимо проезжают гонщики на «Тур де Франс». Мы остановились на берегу какого-то озера. Он воспользовался этим, чтобы порыбачить, а мы с мадам Доменико насобирали папоротника. Она ошиблась, читая на развилке указатель, и направила его не в том направлении. Выйдя из машины, он объявил, что собирается с ней рассчитаться. Но, по ее словам, это было не всерьез. Именно так она отзывалась на его угрозы. Он добавил, что рано или поздно, со всеми этими историями, он перестанет бросать слова на ветер и кое-что себе позволит. Ты не понимаешь, Линдберг, сказала мне она, он говорит куда больше, чем делает. Их как раз покинула дочь. Он сказал: Скатертью дорога, из-за нее одни огорчения. Но жена упрекала его, что он уклоняется от проблем. Он никогда не задумывался. Ты обязательно хочешь поступить по-своему, нередко говорила она. На что он пожимал плечами. Он отвечал ей: Проблема в тебе.
Я снова услышал голос телевизионного комментатора, который рассказывал о «Тур де Франс». Месье Доменико сказал своей жене: Вряд ли ты сегодня днем устала так же, как гонщики. Он выключил телевизор. Я услышал, как он стукнул кулаком по столу, звякнул по дереву поднос из нержавейки. Покатились фрукты. Я снова спустился по лестнице.
Робер, предупредила она, не начинай все сначала. Но он вновь обвинил ее: Ты не ездила за молоком! Я видел, как мадам Доменико прошла из столовой на кухню, но не успел заметить ее лицо. Он пошел за ней следом. Она переоделась. Это было другое платье, на сей раз желтое, которое она носила на прошлой неделе; он тогда заявил: Я не люблю это платье, против света в нем все видно. На что она ответила, что впредь постарается не проходить в его обществе по солнцу или перед окнами.
Она открыла дверь в погреб. Взяла за ручку стоявший на первой ступеньке бидон. Приподняла придерживаемую цепочкой крышку: Посмотри, мой милый Робер, где же я разыскала это молоко, если не побывала на ферме? Она поставила бидон с молоком на стол: Посмотри, ну посмотри же, вдруг это не молоко. Нет нужды, Анжела, ответил он. В таком случае не спеши, бросила она ему. Я ставлю его на террасу на тот случай, если ты изменишь свое мнение… Ничего, ничего не могу поделать! Всегда оказывается, что я под подозрением! К счастью, у меня есть работа. Но он не отставал: Как раз в ней, в твоей работе, и загвоздка. Ну да, а как ты себя чувствуешь в кабинете директора?
Иногда зимними вечерами моя матушка замечала, что в административном корпусе освещенным оставался только кабинет месье Дарума. Здание госпиталя было видно сквозь оголившиеся ветви нашего сада. Она заметила, что окно кабинета мадам Доменико не горело, тогда как сама она еще не вернулась, и, наверное, это дошло до ушей месье Доменико.
Ты уверена, вновь спросил он, что не сделала крюк через госпиталь?.. и не встречалась с Дарумом? Ты на все сто уверена, что ни на мгновение не оставалась с ним? Он снова закрыл дверь на террасу, позабыв о бидоне с молоком. Он даже повернул в замке ключ. И внезапно ударил кулаком по ладони. Очень возбужденный, он сказал: Если бы только в хлеву у отца Ризахера был телефон. Я бы спросил у него, приезжала ли моя жена, не присылала ли она кого-то вместо себя! Мне показалось, что я услышал свое имя. Она возразила: Доказательство, Робер, что я ездила на ферму к Ризахеру, в том, что ты видел, как я уезжаю на велосипеде, так к чему все эти вопросы? Никаких сомнений, возразил он, ты действительно уехала на велосипеде, но я не знаю куда. Она не оставила своих попыток: Мне никто не встретился по дороге. Но он-то услышал другое: мне
Он никогда не пойдет в госпиталь. Хватило одного раза: В большом кабинете корпели над своими бумагами четыре женщины. Еще одна стучала на машинке. Дверь Дарума с табличкой: Директор. Дверь его жены: Секретариат дирекции. С этой стороны и пытаться нечего. Он так и сказал вечером по возвращении, во время уроков — я делал с мадам Доменико упражнения по математике. Он даже это признал: Когда видишь всех этих женщин, которые на твоей стороне, Анжела, ясно…
Он продолжал, оставаясь по-прежнему на кухне: Как бы там ни было, я решил начать сначала. Он бросил на нее косой взгляд. Она тут же спросила: Что ты хочешь начать сначала, Робер? Мою жизнь!.. Но в других условиях. Я себе постыл. Я не заслужил всего этого комфорта, этой прекрасной кухни… Она не дала ему продолжить: Робер, ты несешь ахинею. Ты заслужил все, чем обладаешь. Во-первых, ты перевел уже все деньги за дом. Вспомни, ты первым на нашей улице купил холодильник, пусть он даже недавно и испортился, первым купил телевизор. Ты что, не помнишь месье Барклая? День доставки? Когда они поставили антенну? Я так его и вижу. Он сказал, помню слово в слово: Завидую вам, месье Доменико, я сам директор отделения банка, но мне никогда не получить кредит под такой выгодный процент. Ты что, ей-богу, с ума сошел? Ты даже не отдаешь себе отчета, что преуспел там, где все остальные потерпели неудачу. Погляди, как они живут на этой улице, черт возьми, ты только погляди! Ты что, не видишь разницы между ними и нами? Ах, Робер, ты меня огорчаешь, мне не нравится видеть тебя таким.
Он ответил: Зря стараешься, я всего этого не заслуживаю. Впрочем, ты тоже, не заслуживаешь этого
