Она хотела его успокоить. Вновь заговорила о жуках-дровосеках. В этот момент я решил, что он потребует у нее образец с чердака, и взобрался по лестнице вверх. Осторожно, ступенька за ступенькой. Тщетная предосторожность, он был слишком поглощен сведением счетов с женой, чтобы меня услышать. Она сказала: В такой час в префектуре никого нет. Лучше сначала поговорить с соседями. Я подождал несколько секунд на последней ступеньке и проскользнул за лист картона. Их голоса все равно долетали до меня.
В любом случае, Анжела, раздраженно бросил он, и не думай, я ни за что не ввяжусь в закупку ксилофена. Меня-то интересует выращивание овощей. Что же до инспекторов, я знаю кое-кого в Торговой палате, кто потребует с них номер, и на этом все кончится… Нет, я позвоню не в префектуру, а на ферму Ризахера. Мадам Доменико была ошарашена: Ты станешь отрывать месье Ризахера от трапезы? Но он находил это вполне нормальным: Если механик тебя видел, опять завел он, значит, он тебя видел. Если отец Ризахер подтвердит, что ты брала молоко, значит, ты его взяла. И точка. Больше никаких разговоров. Ты заявляешь, что ездила за молоком. И я прямо сейчас выясню, правда ли это… Твои истории начинают меня утомлять. Плести мне небылицы, будто ребенок отцу!.. А вот и гудок.
Его жена, приглушив голос, проговорила: Умоляю тебя, когда месье Доменико начал говорить: Алло, месье Ризахер? Его сын? Это Доменико. Я хочу поговорить с хозяином. Он вернулся? Еще несколько секунд, и едва слышимый голос мадам Доменико: Это он? Он не отвечал. Он как раз наливал себе стакан вина из стоявшей рядом с телефоном бутылки. Наконец он проговорил: Это вы, месье Ризахер? Здравствуйте, вы почему-то не дали моей жене счет за этот месяц. Что он сказал? спросила мадам Доменико. Он сказал, что даст его тебе завтра… Подождите, месье Ризахер, моя жена… Ну да, жена… она приезжала сегодня вечером? Что он сказал? переспросила мадам Доменико.
Он повесил трубку. Он ответил: Ты выкрутилась. Отец Ризахер подтвердил, что ты приезжала сегодня вечером за молоком. Один литр. Он сказал: Молоко налито в бидон. Она воскликнула: Ну да, оно же там, на холодке на террасе! Я уберу поднос. Можно? Она засуетилась. Он произнес: Тебе повезло. Тебе грех жаловаться. Господь не всегда на твоей стороне, но сегодня ты можешь его возблагодарить и поблагодарить Ризахера.
Он добавил, что никто и ничто не в состоянии искупить его супружескую жизнь. С него довольно. Он вовсе не верит Ризахеру. Истина, произнесенная лгуньей, становится ложью. Когда лжешь, уже больше не знаешь, где истина, теперь у тебя уже не осталось места, куда бы ты могла направиться. Голос месье Доменико становился все громче, все отчетливее. Открылась дверь на чердак. Заскрипели ступеньки. Я забился за лист картона. Под главной балкой, совсем рядом с собой, я увидел месье Доменико.
Послышался шум мотора. Он доносился от моих родителей: это запустил свой инструмент пильщик. Принимаясь за работу, месье Трибонне подкладывал с каждой стороны под колеса своего грузовичка по клину, очищал тыльной стороной ладони пилораму, обрабатывал ее покрытой густой смазкой кистью, поворачивал рукоятку, запуская свой четырехтактный мотор, натягивал руковицы, надевал кожаную каскетку, защитные очки. Затем располагался по оси колес. Его жена, заняв место справа от него, повязав на голову большой платок, вытаскивала из штабеля полено и спихивала его на пилораму. Он обеими руками проталкивал полено под ленточную пилу, которая принималась реветь, и выбрасывал обрубок. В ответ на этот жест жена вновь подталкивала обрезок дерева под пилу. И так по три раза на одно полено. В облаке опилок. Потом он отступал назад, изготовясь к продолжению. Все было слышно далеко за национальной дорогой. Услышал это у себя на чердаке и месье Доменико.
На сей раз можешь вопить, сказал он жене, тебя все равно никто не услышит. Мне надоело играть в кошки-мышки. Тебя целый день нет дома, а я еще и помалкивай. Теперь я уже во всем сомневаюсь. Дошло до того, что я задумываюсь, не подстроила ли ты все это только для того, чтобы меня помучить. Послушай меня, Робер, сказала она, я никогда не поддерживала отношений с месье Дарумом. Он ответил: Я готов тебе поверить, вот только верить приходится слишком многому. В один день это сверхурочные часы, назавтра срочный случай, мы обсуждали это с мадам Каросса. Поначалу, объяснил он, я и думать ни о чем не думал, но, поговорив с соседкой, в конце концов решил, что, возможно, стоит приглядеться к уходам и приходам своей жены.
Он расстегнул ремень. Я заметил мадам Доменико в ее желтом платье без рукавов. Видел ее плечо, розовую атласную бретельку бюстгальтера и упавшую ей на руку лямку комбинации. Его выводили из себя слишком узкие для пряжки шлевки брюк, он вытягивал ремень в противоположную сторону, приговаривая, что чувствует себя покинутым, но больше на нее не сердится. После чего велел жене снять платье и комбинацию. Как раз в этот момент раздался визг ленточной пилы. Я подумал, что месье Трибонне не справится с двенадцатью кубометрами до самой ночи, и взмолился, чтобы он прекратил пилить. Она расстегнула платье, сняла его и положила прямо на пол, потом без единого слова стянула с себя через низ комбинацию. Он взял ее и скрутил двумя руками, словно выжимал белье. Потом поднял глаза к большому гвоздю, оставленному плотниками посреди балки. Месье Доменико привязал комбинацию к гвоздю. Его жена подняла руки. Он завязал узел вокруг ее запястий. Он сказал, что теперь ее прощает. И занял позицию. Она повернулась к нему, опустив голову. Она сказала, что он может проверить, но не делает этого. Он добыл доказательство, что она уезжала за молоком, но не удосужился посмотреть, есть ли молоко в стоящем на террасе бидоне. Затем он подстроил ритм своих ударов под то, как проходили под пилой поленья.
Ее глаза были закрыты. Я подумал, что месье Трибонне еще не закончил свою работу. Но мотор перестал вращаться. Я насчитал двенадцать поленьев, распиленных на четыре части. На сей раз месье Трибонне подаст знак своей жене, и та откроет дверцу 202-го[35] и вытащит коробку, снимет с нее крышку, вытащит литровую бутыль эльзасского пива. Месье Трибонне станет пить прямо из горлышка. И только потом поднимет на лоб очки, развяжет фартук, бросит его на пилораму. Его жена начнет сметать опилки вокруг него. Он выбьет металлическим прутом клинья с обеих сторон от колес, подойдет к кабине, распахнет дверцу, запустит грузовичок, продвинется на метр, чтобы оказаться вровень со штабелем дров и освободить утонувшие по ось в опилках задние колеса. Потом вытащит из-под сиденья канистру, отвинтит пробку, нальет в бак бензин. Какое-то время постоит, опершись о крыло машины, слегка проведет кистью по железному листу пилорамы, засунет кисть обратно в банку у решетки мотора, рядом со связкой разводных ключей.
Мне бы хотелось, чтобы в тот вечер он решил не заканчивать на ночь глядя. Но он вновь запустил мотор. Одноцилиндровик вновь обрел свой ритм. Ленточная пила так и пела на шкиве. Я, широко раскрыв глаза, смотрел на мадам Доменико. Ее муж отступил. Он заправлял подол своей рубашки в брюки, приговаривая, что ей придется выстирать эту рубашку. Он сказал что-то про свою жену, но я не расслышал, потому что зажимал ладонями уши, и взял с металлической канистры ремень. Мотор вдалеке закашлялся и остановился. Снова тишина. Он вставил ремень на место. Развязал руки жене, которая так и осталась стоять.
Она смотрела на него. Быть может, гадала, что случится на этот раз. Он подошел к ней. Он прикорнул к ее груди, спрашивая у нее — он чуть ли не хныкал, — как все пойдет дальше. Она ничего не говорила. Он потребовал, чтобы она отвечала. Тогда можно было бы подвести черту под этой историей. Начинало темнеть. Завтра утром останешься дома, приказал он. На работу пойдешь только после обеда.
Звонок в дверь. Он среагировал первым: Пойду посмотрю. Он сбежал по ступенькам. Он уже теребил ручку входной двери, вспомнил, что запер ее на ключ, повернул ключ: Иду! Иду! Вновь зазвенел звонок.
Я смотрел на мадам Доменико. Однажды я уже видел ее в комбинации — когда принес газету. Она была у себя в ванной. Сказала: Положи ее на кухонный столик, Линдберг. Я так и сделал. Но в тот самый миг, когда я открывал, собираясь уйти, дверь на террасу, она позвала меня: Подожди. Через приоткрытую дверь она протянула мне монету. В ванной было светло. Я разглядел ее, в тюрбане из завязанного на голове полотенца. Она стояла рядом с умывальником. В чем дело? спросила она. Я ничего не ответил. Она сказала, что любит меня, затем: Подойди поближе, тебе нечего бояться, ты что, никогда никого не видел в ванной?
Инспектора держались на пороге. Месье Доменико не растерялся: Вы пришли как нельзя кстати. Я слушал, что говорит их старший: Они с коллегой зашли узнать, все ли идет гладко, месье Доменико, заполнили ли вы бумаги на заем. В связи с этим у меня хорошие новости, все соседи согласны, вы получите скидку на ксилофен. Это и впрямь была хорошая новость. Месье Доменико еще не подписал бумаги, но
