переговоры были приостановлены, а посланники остались без инструкций.4 Лишь те договоры, которые требовали вотирования денежных средств, должны были регулироваться парламентскими актами, в то время как во Франции парламент регистрировал все соглашения. В мирное время, когда субсидий не требовалось, парламент обыкновенно не контролировал и не имел информации о дипломатической деятельности.5 При Ганноверской династии парламенты интересовались внешней политикой и могли высказывать по этому поводу ценные замечания, однако это можно сказать и о парламентах, собирав-
1 Miller J. 1983.
2 GreggE. 1984.
3 Clark J. C. D.I 982.
4 Pares R. 1953. P. 7, 163-164; Blanning T. C. W. and Haase C. 1989. George I I I ,
Hanover and the Regency Crisis // Black J.
Donald. P. 135.
5 Gibbs G. C. 1970. Laying treaties before Parliament in the Eighteenth Century //
Hatton R. And Anderson M. S. (eds.)
шихся двумя столетиями ранее, при королеве Елизавете.1 Акт о престолонаследии не создавал никаких постоянных парламентских комитетов, столь очевидно бросающихся в глаза на континенте. Не накладывалось ограничений и на право монарха объявлять войну без одобрения парламента. То, что в 1703 году шотландский парламент запретил использование этой прерогативы, показывает, что при желании может сделать ассамблея. В XVIII столетии роль английского парламента в процессе определения внешней политики осталась прежней. Как и в большинстве «абсолютистских» государств, такие вопросы решались при дворе.2
Акт о престолонаследии 1688 года был принят в то время, когда разумнее всего было восстановить старую конституцию, а не создавать новую. Недавно стали высказываться аргументы против этого утверждения, хотя вместо того с равными основаниями на роль истинного революционера было предложено поставить Якова II, который деспотически пренебрегал теми правами на собственность, которые принимали обличье университетских корпораций, бенефиций, армейских комиссий и органов управления на местах. Славная революция была всего лишь успешной контрреволюцией.3
Изменения, внесенные Декларацией о правах, представляются незначительными по сравнению с тем, что было действительно важным для монарха. Действительно, Конвенционный парламент, стараясь предотвратить злоупотребления королевским правом освобождать от обязательств, возложенных законом, сделал ограничения явными, в то время как во Франции они оставались скрытыми и, следовательно, обходить их было проще. Однако королевская прерогатива осталась неприкосновенной. Объявление войны и заключение мира, созыв и роспуск парламента, назначение и смещение министров, как и во Франции, находилось под контролем короля. Таким образом, хотя парламент и был удовлетворен тем, что запретил без своего одобрения собирать армию в мирное время, он не предпринял попыток лишить короля
Если называть парламентской монархией систему, при которой король более не мог выбирать своих министров сам, то она установлена не была.
1 MacCaffrey W. T. 1981.
Princeton University. P. 485-490.
2 Black J.
3 Speck W. A. 1988.
165; Harrison G. 1990. Prerogative Revolution and Glorious Revolution: Political pros
cription and parliamentary Undertaking, 1687-1688 //
Вопреки общепринятому мнению1, Акт о престолонаследии 688 года не представлял ни прямой, ни косвенной угрозы этой самой важной королевской прерогативе. В XVIII столетии премьер– министры (присутствие которых долго игнорировали) приглашались вовсе не для того, чтобы сформировать администрацию по своему усмотрению. Этот термин восходил к временам Гавестона, Уолси и Бэрли, а не к предстоявшей эпохе Мэйджора. Он обозначал того единственного, кто монополизировал благосклонность короля, а не на того, кто использовал свое влияние в парламенте, чтобы командовать монархом.2 Как и во Франции, в состав кабинета обычно входили и те, кто находился в оппозиции к ведущему министру, те, кого он не мог привести к повиновению.3 Кроме того, укрепление партий в течение ста лет после Славной революции также не препятствовало осуществлению королевского контроля. Ни один монарх XVII и XVIII столетий не считался с партиями. Королева Анна не позволяла парламентскому большинству навязывать себе кандидатуры министров.4 Партия не была эффективным механизмом ни для управления электоратом, ни для поддержания фракционной дисциплины в парламенте. В 1790–х годах партии достигли определенных успехов, однако Уильям Питт– младший их не признавал и никогда не пытался таким образом объединить своих сторонников.5
Следовательно, единственной надежной опорой для политической власти была королевская милость. Она открывала доступ к королевскому патронату, который обеспечивал управление парламентом. Как и во Франции, расширение государственного аппарата и увеличение вооруженных сил давало новые возможности для укрепления связей между знатью и монархией. Несомненно, корона теряла независимость, полагаясь на парламент, обслуживавший ее долги во время серьезного военного конфликта с Францией между 1689 и 1713 годами. Подобно многим европейским монархам, столкнувшимся с этой проблемой, она взяла реванш, создавая военные и гражданские должности с тем, чтобы обеспечить себе политическую поддержку. Результатом стало разбазаривание государственных средств в беспрецедентных масштабах. Сотни рабочих мест в Лондоне и более 6 тысяч на местах использовались для прокорма политически значимых семей. К 1790–м годам в Англии насчитывалось 14 000 налоговых агентов, обязанных использовать свое влияние на благо правительства во время выбо-
1 Speck W. A. 1988. P. 163-165; Miller J. 1983. P. 76- 78.
2 Kemp B. 1976.
3 Black J. 1990. P. 63.
