Чему я отдал лучшие часы дней моих? Ведь я не то делал, не того хотел… Ах, если бы можно было вернуть! Как бы я прожил, как бы хорошо использовал часы земного существования. У вас есть возможность не сказать этих слов. Поздних и горьких.
Вахтангов как бы читает в мыслях и чувствах. В любую минуту он улавливает ход переживаний учеников. О каждом он может рассказать с поразительными подробностями, что тот делал и говорил в его отсутствие, что думал и чувствовал скрытно от окружающих. Упражняясь в том же, ученики, напрягая внимание, почти достигают такого же уменья по отношению к кому-нибудь одному, кого они выбирают на это время для наблюдения. А Вахтангов постоянно и как будто непроизвольно, без заметных усилий, видит, как под микроскопом, «молекулярную» индивидуальную жизнь всех своих учеников, даже если сам занят в это время репетицией или разговором. Вахтангов обладает редчайшей наблюдательностью и доведенным до артистической изощренности талантом аналитика-психолога. Рассказывая сейчас об этом, все его ученики и товарищи в один голос говорят, что никогда больше в жизни они не встречали людей, одаренных такой прозорливостью и интуицией.
Самого же Вахтангова это изучение характеров и душевных движений увлекает потому, что он хочет направлять их к высокой пели. И цель эта — создание произведений искусства, Но Вахтангову органически чужды идеи «искусства ради искусства». Б. Е. Захава свидетельствует, что «всею своей деятельностью и каждым своим словом Вахтангов убеждал своих учеников в том, что истинное искусство всегда служит целям, лежащим вне сферы самого искусства». Цель Вахтангова — через искусство воспитывать характеры, воздействовать на жизнь.
Принимаясь за ту или иную пьесу, Вахтангов всегда спрашивает: «ради чего» мы ее будем ставить? И далее:
— Ради чего я играю в пьесе свою роль?
— Ради чего существует студия?
— Ради чего существует театр?
— Ради чего существует искусство? и т. д.
Поставить эти вопросы Вахтангову помогла школа Л. А. Сулержицкого. И у него же Евгений Богратионович в эти годы заимствует ответ:
— Театр существует ради праздника добрых чувств, возбуждаемых со сцены у зрителя. Цель искусства — заставить людей быть внимательными друг к другу, смягчать сердца, облагораживать нравы.
…И только?
Идейно Вахтангов, в конечном счете, все еще в плену у толстовства, у Сулержицкого.
Власть этого учения под влиянием Сулержицкого и среды, сложившейся в Студии МХТ, настолько сильна, что Вахтангов не может еще до конца отдать себе отчет в том объективном значении, какое имеет его личное творчество в той же студии — творчество социально-критическое, идущее вразрез с духом толстовства.
Иных людей, вне студии и МХТ, Евгений Богратионович не знает, с иной жизнью не соприкасается.
Бывшие «мансуровцы» обычно вспоминают о громадном влиянии Вахтангова на каждого из них. Но очень велико было и коллективное влияние их на Вахтангова. Они питали в нем стремление «завести сверчка» изолированно от общественной действительности — «не только на сцене, а в реальной жизни, в живом быту своего коллектива. Нет дурных, порочных и злых, верили они, есть только несчастные. Чтобы человек был хорошим, нужна ласка, нежность друг к другу, прощение и забвение обид, — так нашептывал им студийный «сверчок». И они претворяли эту мудрость в жизнь, они пытались создать в студии тот уют, ту теплоту добрых товарищеских отношений, в атмосфере которых хорошо живется «сверчку», а еще лучше тем, кто слушает его простую и веселую песенку… И хорошо жилось в студии ее обитателям, которые, по секрету от всего мира («честное слово»), приходили сюда отдохнуть от жизни, погреться у очага искусства и послушать «сверчка», нашедшего приют у этого очага»[27].
Студийцы столько внимания отдают моральному кодексу студии, что он начинает становиться для них самоцелью. Студия превыше всего, она важнее всей остальной жизни, утверждают они. К ним присоединяется и Вахтангов, мечтающий обрести в студии (подобно Сулержицкому) ячейку идеального человеческого общества — островок среди холодного мира. И со всей своей страстностью отдается Евгений Богратионович этическому воспитанию учеников. «Злых» обращает в «добрых», легкомысленных — в преданных моральной идее студии и служению искусству. Он умеет быть требовательным и подчас грозным, но всегда добивается мира. В часы студийных вечеринок он неистощим в остроумии и веселых выдумках. Импровизирует смешные («кабариные») номера, сочиняет куплеты на студийную злобу дня, неподражаемо пародирует шансонетки и восточные песенки. Он считает юмор «лучшим лекарством от всякого дурного чувства по отношению к ближнему» и, как никто, умеет вносить веселье в жизнь и в работу. Когда среди студийцев возникают разлад, ссоры, разногласия, он старательно мирит их и любит устраивать в студии маленькие «праздники мира». Иное дело — в «Празднике мира» Гауптмана, на сцене, где различие и расхождение людей непоправимо. Здесь же, в студии, все проще и поправимее и может послужить только общему счастью и добру, думает он.
«Все люди — братья!»
Эту идею он вкладывает и в постановку пьес, над которыми начинает работу. Сказка Л. Толстого об Иване-дураке и его братьях (постановка которой так и не была доведена до конца) проповедует пассивное сопротивление войне путем непротивления злу. «Добро пожаловать!» говорит Иван-дурак врагам, отчего враги пускаются в бегство… Вахтангов с увлечением берется за сказку, но задумывается… В нем уже бродят иные мысли. Непротивление — так непротивление до конца: не стоит вообще сопротивляться войне, хотя бы даже и постановкой непротивленческой пьесы. В письме из Евпатории он писал своей ученице:! «О войне больше не думаю — то есть не думаю, боясь ее. Все равно она была неминуемой, она значит нужна, она приведет человечество к хорошему: она приведет к тому, что войн после нее будет мало — 2–3. И станет мир на земле. А то люди стали дурными, эгоистичными и нерадостными. Если историческому ходу вещей нужно, чтобы нас убили люди, — пусть так будет. Раньше боялся — теперь успокоился. Этому способствовало то, что я внимательно прочел «Войну и мир» и теперь только хорошо понял эту замечательную книгу»…
Так толстовская проповедь привела к фаталистической покорности.
В начале сезона 1916/17 года Вахтангов берется за постановку «Чуда св. Антония» М. Метерлинка.
На похороны богатой тетушки собрались многочисленные родственники-буржуа. Каждый только о том и думает, чтобы урвать наибольшую долю наследства. Но, разумеется, они «скорбят», жалеют покойницу, молятся о ее душе и говорят всякие красивые слова. Приходит св. Антоний и воскрешает тетушку. Родственники зовут полицию. К св. Антонию относятся, как к уголовному преступнику. Его уводят в тюрьму. Таков сюжет пьесы. Только один человек с чистым сердцем встретил святого и принял чудо, как должное, — это служанка Виржини.
Вахтангов, ставя эту пьесу (первый режиссерский вариант), хочет сказать то же самое. «Все люди — братья»… Посмотрите, какие они глупые и смешные, эти буржуа, что не понимают этого! Как заскорузли их чувства! Как недоступны им душевные человеческие движения! «Можно сыграть эту пьесу, как сатиру на человеческие отношения, — говорил он тогда, — но это было бы ужасно». Он хочет только добиться улыбки зрителя. Пусть зритель грустно улыбнется и призадумается над самим собой. «Мы немножко над собой смеемся, когда смеемся над ними, — говорит Вахтангов о героях «Чуда». — После этого спектакля должно быть трогательно и стыдно, должны быть какие-то маленькие словечки: дд-а-а-а! — по своему адресу».
Если весь мир заключен в стенах студии, и цель студии — моральное самовоспитание, и «адресат» спектакля — только сами исполнители и их близкие, то поставить эту пьесу только «с улыбкой» было, очевидно, вполне естественно… Для приятного самоочищения — не больше.
Сталкиваясь лицом к лицу с идеями и практикой Л. А. Сулержицкого в 1-й студии МХТ, Вахтангов интуитивно противопоставляет им в «Празднике мира», в «Сверчке», в «Потопе», хотя бы исподволь, хотя бы повинуясь чувству соревнования, свое критическое мироощущение. Там он выступает как более взрослый художник. А в «мансуровской» студии берет верх другая сторона его противоречий. Здесь, окруженный зеленой молодежью, он, избегая резкой ломки их взглядов и стараясь действовать постепенно,
