говорю...
Шведов присел к столу, Регина развернула пиццу, принялась резать.
— О более разумных? — переспросил Игорь Андреевич. — Уж не на того ли самозванца ты намекаешь?
— Не поняла, пардон?
— Да я о том юноше, которого сперва ты отфутболила, потом и я сам. Странный какой-то случай.
— Да лучше в дом грызунов пустить стаю, чем одного авантюриста из провинции! — декларировала Регина. — Ешьте же, пока горячая.
Шведов повиновался, откусил кусочек.
— И ведь подумайте, — Регина села сама, — рассчитал, что человек вашего уровня и ваших лет должен был хоть раз в жизни съездить в их края, на минеральные воды! Но — пальцем в небо, увы: что-что, а желудок вам сроду не приходилось лечить, — суеверная Регина трижды постучала по деревянной спинке стула.
Шведов отхлебнул чаю.
— Регинушка, давай ты не будешь заведовать моим прошлым, а? У меня, к твоему сведению, была так называемая «студенческая язва». Представь себе. И четыре сезона подряд я ездил на Северный Кавказ.
— Так. Хорошо, поверила. А с бабами греховодничать — это врачи вам прописывали? — ехидно осведомилась Регина.
— Молодость, молодость мне прописывала, — не обиделся Шведов.
— К чему... вы клоните? К тому, что могли там соблазнить хорошенькую медсестричку?
— Представь себе — мог. Вполне мог, — подтвердил модельер.
— А стало быть, получается, что с географией этот Лжедмитрий не прокололся... Тут как раз совпадение... — Мои поздравления! — всплеснула руками Регина. — Он, кстати, не Лжедмитрий. Он Лже- игорь. Его зовут, он сказал, как вас. Черт-те что! Вот мое отчество, если оно еще не совсем забыто, — Васильевна. Так, может, мне к артисту Лановому податься на этом основании? «Дорогой папа!» Может, удочерит?
— Погоди острить, — остудил Регинин пыл Шведов. — Мать он не назвал по имени?
— Я уж бы как-нибудь запомнила... Ну ладно, хватит. Зациклился! Ну даже если он и сын? Что с того? Парень взрослый, чужой. За ним своя какая-то жизнь, вам неведомая. Есть у вас, слава Богу, и характер, когда нужно, и эта ирония знаменитая... от которой даже мне зябко бывает. А тут вдруг — потек! Первому же самозванцу верить готов! — продолжала Регина. — Понимаю все: плохо, одиноко, больно...
— Слишком больно, Региночка, — прорвало вдруг Шведова. — У всякого человека предел же есть: вот до этих пор могу вытерпеть, а дальше — не поручусь... Судите меня как знаете, я не могу больше в мыслях прокручивать, как «Волга» идет юзом... как срывается...
— Все, Игорь!
— Нет, не все, — Игорь Андреевич хлопнул ладонью по столу. — Нет, не все. — Еще взрыв бензобака... камнепад... и только тогда — все. — Он выдохнул тяжело, замолчал. Потом добавил, уже спокойно: — Вот ты говоришь, «понимаю все»... А этого нельзя понять. Мы и сотой доли не представляем, до чего ей было больно... Машеньке моей.
Юля и Игорь тоже пили чай на кухне, но разговор вели куда как более веселый.
— Непостижимо все-таки: в девятимиллионном городе ты натыкаешься на меня второй раз!
— Может, это самое и называлось в старину — «перст судьбы»? — подвел базу под Юлино восклицание Игорь.
— Не уверена. Лучше бы какой-нибудь перст указывал мне под ноги.
— Болит? — участливо спросил Игорь.
— Сейчас уже нет.
— Я в метро-то тебя окликнул после того, как в трансагентстве потерял.
— А я на твой боевой клич обернулась как раз в тот момент, когда надо было с эскалатора сходить. Тут и подвернула ногу. Устроил ты мне вывих лодыжки,— с шутливым укором сказала Юля.
— Прости.
— Ладно... А что тебе в трансагентстве было нужно?
— Как — что? Билет. Собирался отбыть восвояси! Но убедился, что суммы, которую отложил на обратный билет, — уже не хватает... тю-тю. Милое открытие, не правда ли?
— У меня такое же. Я узнала, во что обойдется мне дорога в горный Казахстан... Если три месяца стипендию откладывать только на это, — может, и съезжу... В одну сторону...
— Господи, а чего тебя несет туда? — удивился Игорь. — Был Союз — мы и тогда на подобные вояжи не могли раскачаться...
— Там мама погибла моя. Недавно, — быстро ответила Юля. — Только не нужно больше расспросов, ладно? Ешь.
Несколько минут оба молчали. Потом наконец Игорь сказал:
— Знаешь... много раз мне снилось, как я теряю маму. Как хороню. Просыпаюсь, рубашка хоть выжимай... Один раз после такого я вдруг начал рисовать ее спящую в четыре часа утра. До сих пор говорят, что среди моих работ эта — одна из самых-самых... Но когда смерть пришла за ней наяву, — я какой-то оглохший был, бесчувственный... И провожал ее вроде бы и не я.
— И это — вся вина твоя? — спросила Юля.
— Нет, ну по мелочам-то тыщи были вин... так у всех, наверное.
— А суда над твоей мамой ты не устраивал? Суда и бойкота? Не вел себя так, словно ее нету у тебя при жизни? А я делала это все! Я, видишь ли, праведница, а она — великая грешница! Знаешь, никогда не строй из себя святого! И не воображай, будто ты — на белом коне. Потом окажется, что не конь это, а ишак нахальный... что вместо ума и души — одно упрямство и самомнение! Что ни малейшего права у тебя не было... Но когда это поймешь, будет поздно! — Юля очень разнервничалась, но не плакала.
— Не пожалеешь потом, что исповедалась Бог весть кому? — осторожно спросил Игорь. — Я ж транзитный человек в твоей жизни...
— А ты когда уедешь? — спросила Юля.
— Вопрос пока не прояснен, — туманно ответил Игорь.
— Сколько тебе на билет не хватает?
Догадавшись, что Юля хочет предложить деньги взаймы, Игорь замотал головой:
— Нет-нет... я выкручусь. По-твоему, у меня никого в Москве, кроме тебя? Ошибаешься. Вот только жаль, что на еще одну такую нашу встречу рассчитывать мудрено. Хорошенького всегда понемножку почему-то. Спасибо тебе, — Игорь поднялся из-за стола.
— Уже уходишь?
— Да, пора, — Игорь направился в коридор.
— Погоди... — окликнула его Юля. —Я ведь не знаю даже, откуда ты взялся...
— А есть такой славный город Железноводск. Там лечат гастриты, колиты... но обидно, когда все наше значение к одному этому сводят. Извини, если что не так. И — крепись. — Игорь быстро оделся.
Юля, провожая его, приоткрыла дверь большой комнаты.
— Хочешь взглянуть, какая у меня была мама?
Юля открыла дверь, и сразу Игорю бросилась в глаза одна из лучших фото Маши с ленточкой черного крепа наискось в нижнем углу.
— Красавица она у тебя! — сказал Игорь. Юля кивнула, молча глядя на фотографию.
— Это несправедливо, — добавил Игорь.
Юле не хотелось продолжать этот разговор, и она стала прощаться.
— Ну, будь здоров. И пожалуйста, будь осторожен. Береги чужие лодыжки...
— Постараюсь. А ты — чтоб никогда больше горя не знала, — пожелал на прощание Игорь. — Никогда.
— Спасибо. Пока.
— Привет.
