холодильник:
— Швепса — нет. Гамбургеров не завезли... А чего это вы такие невеселые?
В коридоре Катя почти обиженно поинтересовалась у Маши:
— Почему ты не удивилась, что мы пришли вместе?
— Я удивилась, — спокойно сказала Маша.
— Ну так интересуйся! Интересуйся! Спрашивай — что, мы теперь опять всегда вдвоем?
— Вы опять вдвоем? — тихо повторила она.
— Втроем, — Катя надула губы и сразу же погрустнела: — Клару мы пока не бросили.
Маша покачала головой каким-то своим мыслям и потянула Катю на кухню.
Звонко шумела вода. Сергей набирал воду в чайник.
—Чай будете? — без особого энтузиазма поинтересовался он. Гоша сунул руки в карманы, вызывающе посмотрел на него:
— Лучше чего-нибудь сладкого. Ваши кислые рожи закусить.
— Что-нибудь случилось? — Катя с тревогой смотрела то на Машу, то на Сергея.
— А мама тебе не рассказывала? — Сергею не хотелось слишком много говорить, но он прекрасно понимал, что в этой ситуации не избежать расспросов. Катя отрицательно покачала головой. Маша хотела что-то сказать, но неожиданно всхлипнула, смутилась и выскочила из кухни.
— Вы поругались? — осторожно поинтересовалась Катя. Гоша посерьезнел:
— Хорошо проводите время, — он уселся за стол. — Ну, рассказывай.
— А чего рассказывать-то... — Сергей неопределенно пожал плечами.
Катя засуетилась, поднялась:
— Может, мне к ней сходить?
— Сиди, — властно сказал Гоша. — Успокоится — сама придет. Сестру мою не знаешь? Ну что? — он повернулся к Сергею. — Ты так и будешь молчать?
— Сашку избили, — без предисловий выдавил тот.
— Ну да?! Странно! С мальчишками обычно такого не бывает, — насмешливо протянул Гоша.
— Да нет, это не ребячьи драки. Похоже, все гораздо серьезнее.
— Что значит серьезней? Сергей помолчал.
— Не знаю. Не знаю... Он ничего не рассказывает. Неделю уже из дома не выходит. Все праздники в постели пролежал. Не ест, не пьет. Говорит, горло болит.
Катя встала:
— Я все-таки пойду к ней, — она торопливо вышла из кухни.
— И что ты по этому поводу думаешь? — серьезно спросил Гоша. Сергей пожал плечами:
— Он кого-то очень боится. Кого-то, кто звонит сюда и вешает трубку.
Маша тихо поплакала в комнате, пеняя себе, что не смогла сдержаться. Села на диван и, почти успокоившись, задумалась. А подумать было о чем.
Катя осторожно заглянула в комнату. Увидев, что обстановка вполне сносная, вошла, села рядом с Машей. Та посмотрела на нее, и опять из глаз невольно полились слезы. Катя положила руку ей на плечо:
— С мальчишками ведь всегда так! Обойдется!
— Это мне в наказанье! За Шведова! — уверенно проговорила Маша.
— Господи! Чушь какая! Шведов-то тут при чем? — Катя даже встала от удивления.
— В наказанье. В наказанье, — упорно повторяла та, уставившись в одну точку.
В комнату вошли мужчины. Они тихо, но бурно продолжали начатый на кухне разговор.
— Только не надо, если спит, — просил Сергей.
Гоша в ответ только ухмыльнулся. Придержав Сергея рукой, подошел к Сашиной комнате и приоткрыл дверь:
— Племянник, привет!
Маша вопросительно посмотрела на мужа. Тот только пожал плечами:
— Он говорит, что такие вещи родителям не рассказывают.
— А ему расскажет. — Похоже, у нее не было никакой надежды.
— Запросто, — вступилась Катя. — У него гаишник через две минуты разговора чуть ли не в брата превращается. А тут родная кровь...
Маша обреченно смотрела прямо перед собой.
Катя невольно подметила, что дело тут не только в сыне. Но расспросы решила отложить. Зачем торопиться? Может быть, сама расскажет.
— Господи, — молитвенно прошептала Маша. Губы ее шевелились, хотя голоса слышно не было.
Анна Степановна и Анатолий Федорович пили чай. В кухне стояла напряженная тишина. Горсть конфет, положенная прямо на салфетку, осталась нетронутой. «Сашке их хватило бы на десять минут, — невольно пришло в голову Анне Степановне. — Господи, что же это такое? За что так нашего мальчика?»
— Я не понимаю. Почему не обратились в милицию, не подняли общественность! — В ее голосе чувствовалась горечь. — Я бы уже была в школе, на родительском комитете.
— Аня, о чем ты говоришь? — удивился Анатолий Федорович. — Сейчас совершенно другое время! И если Саша просит, чтобы не звонили в милицию, значит, нельзя звонить.
— Он ребенок и не понимает, что говорит. — Казалось, что она сейчас заплачет.
Анатолий Федорович вздохнул, отставил чашку, какой уж тут аппетит:
— Но это, к сожалению, единственное, что он вообще говорит. Аня, ведь ему каждый день ходить в эту школу. По этой улице. Через этот двор. Мало ли что может с ним произойти!
— Вот из-за таких, как ты, и растет преступность! — не выдержала Анна Степановна. — Вместо того чтобы всем миром бороться с этим хулиганьем, вы откупаетесь и поощряете их на следующие выходки...
Анатолий Федорович усмехнулся, поставил чашку в раковину и молча пошел из кухни. На пороге он обернулся:
— Твоя вера в милицию наивна и трогательна. Но даже если они захотят — невозможно поставить по милиционеру на каждом углу, в каждом подъезде, рядом с каждым школьником...
— Жалко, Юльки нет, — крикнула ему вслед Анна Степановна. — Уж она-то меня бы поддержала.
Катя и Маша по-прежнему молча сидели напротив друг друга. Сергей пристроился на стуле около стены. Было похоже, что он не хочет ни сидеть рядом с Машей, ни говорить с ней. А может, он просто не знал о чем. Все самое главное было сказано, и добавить к этому было нечего.
Он встал. Подошел к двери, за которой уже полчаса назад скрылся Гоша. Застыл, пытаясь расслышать, о чем там идет речь. Но тут дверь распахнулась. На пороге явился сияющий Гоша. Невольная улыбка появилась и на заплаканном Машином лице.
— Нехорошо, батенька! Нехорошо! — весело закричал он, притворно хмурясь. — Непедагогично это, подслушивать. Хотя педагог у нас, конечно, она, — он повернулся к Маше. — Но TBI, — Гоша уперся пальцем Сергею в грудь, — муж педагога.
Гоша прикрыл дверь в Сашину комнату. Торжественно застыл, ожидая нетерпеливых вопросов.
— Ну что он?! — первой не выдержала Маша.
— Кто — он? — Гоша явно был в ударе, но, видя, что всем не до шуток, сдался: — Ах он! Все нормально, только кушать очень хочет, а вы ему не даете.
Игорь Андреевич третий день не мог найти себе места. Сначала он думал, что все происходящее — вполне закономерно. Ведь не девочка она, а замужняя женщина, которая ради него, Шведова, хочет бросить мужа, с которым прожила больше пятнадцати лет. Ему это было не так-то просто понять. Он не был женат, у него не было детей, и поэтому он вел себя как подросток.
Игорь Андреевич жутко ревновал и раздражался по пустякам. Хотя вряд ли можно было назвать пустяками то, что выводило его из себя больше всего: он уже два дня звонил Маше, но она либо бросала трубку, либо вообще не подходила. Это полбеды — могло быть так, что ей неудобно было говорить. Больше всего тревожило, что она за эти дни ни разу не позвонила, хотя наверняка знала, что он переживает.
